отторгал.
— И ты больше ничего не извлек полезного из его речей?
— Нет, вроде бы все…
— «Аггия София», — сказал священник, — можно перевести и как «слово Божье». Тогда, в расширительном толковании, оно обозначает Христа. Это как бы шифр внутри шифра, шифрованная цепочка: «Аггия София», святая София, — «премудрость Господня» — Логос — Христос. А поскольку мы верим в Троицу, то это же значит — Господь. «Божья мудрость искони…» Об этом подробно в Книге Притч, 8:22—31. Там замечательно сказано: «Господь имел меня началом пути Своего. Блаженны те, которые хранят пути мои!» Твой горшок говорил занимательные вещи!
— Но такой святой никогда не существовало, — возразил Пит. — Горшок разыграл меня. Вешал лапшу на уши.
— Ты по-прежнему творишь прелюбы с Лурин Рей? — внезапно осведомился священник. В его голосе почувствовалась неожиданная твердость.
— Э-э… ну да, — пробормотал Пит.
— Так вот какой дорогой приходят к нам новообращенные!
Пит облизал пересохшие губы и миролюбиво возразил:
— С кем не получается, с тем и не получится. Я имею в виду, что надо радоваться каждому, кто приходит к нашей вере, каким бы путем он к ней ни пришел.
— Я повелеваю тебе, — сказал Абернати, — прекратить спать с этой девушкой, с коей ты не состоишь в законном браке!
Воцарилось молчание — как говорится, ни гласа ни воздыхания. Оба мужчины — молодой и пожилой — сверлили друг друга взглядом и дышали, как быки перед случкой. Их лица налились кровью — казалось, не будь такой разницы в возрасте, они бы кинулись выяснять отношения кулаками. В каждом было задето мужское, глубинное. Каждый ощущал свою исключительную правоту и наличие высшего оправдания своим действиям, что не прозвучало в разговоре, но присутствовало в напряженной атмосфере их беседы.
— Да, касательно видений, — сменил тему Абернати. — Пора тебе отказаться от них. Совершенно. Ты признался на исповеди, что употреблял наркотики, вызывающие видения. Я повелеваю тебе отдать все эти наркотики мне.
— Что-о?
Священник подтвердил свои слова решительным кивком.
— Немедленно! Он протянул руку.
— Эх, какая нелегкая толкнула меня сказать об этом на исповеди! — воскликнул Пит дрожащим голосом. Как он ни петушился, он не мог взять себя в руки. — Послушайте, давайте заключим соглашение. Я прекращаю спать с Лурин, а вы оставляете мне таблетки…
Пастор громыхнул:
— Я в большей степени встревожен твоими проделками с наркотиками. Тут вмешался сам Сатана — осмеянные, однако не утратившие могущества темные силы.
— Да вы… — Пит в отчаянии взмахнул рукой. — Да вы никак рехнулись…
Требовательная длань была все так же простерта перед ним. В ожидании.
— «Темные силы»! — с отвращением передразнил Пит. — Лихо вы повернули дело! Мне никак вас не победить. И мне…
«Что-то я зарапортовался!» — мрачно подумал Пит. Сглупа он нарочно перевел отношения со святым отцом в официальную плоскость. И сам себя наказал: Абернати из добродушного человека превратился в бескомпромиссного священника и в этом качестве побивал его своим трансцендентальным могуществом.
— Епитимья, — произнес Пит вслух. — Ладно, сдаюсь. Выходит, мне придется отдать вам всю эту чертову химию. Сегодня вечером вы одержали классную победу — радуйтесь! Стоит вступать в лоно христианской церкви — она отначит у тебя все, что тебе дорого, вплоть до свободы своим умом взыскивать пути к Господу! У меня такое впечатление, что вы не очень-то дорожите прихожанами, не боитесь их отпугивать… К слову, я до сих пор не могу прийти в себя от того, как вы расхолодили Макмастерса. Это даже странно. Ведь вы ему так прямо и рубанули — дескать, возвращайся-ка ты к отцу Хэнди, выполняй его поручение и думать забудь о переходе в христианство! Неужели вы хотите именно этого — чтоб он остался со Служителями Гнева, отправился в это Странствие, от которого он так отчаянно норовит отвертеться? Довольно оригинальный способ руководить церковью — неудивительно, что вы то и дело теряете потенциальных прихожан!
Абернати не убирал своей выжидательно протянутой руки.
Но этот вопрос сверлил мозг Пита — вопрос, почему Абернати не воспользовался удачным случаем, почему не принял иконописца с распростертыми объятиями. Ну да, Тибора жизнь прижала к стене, вот он и задергался. И в христианство удумал переметнуться из вульгарно корыстной цели. Велика беда! Ведь это было плевым делом — обласкать его и окончательно сманить от Служителей Гнева. В обычном случае Абернати записал бы Тибора в число своих прихожан без секундного колебания. На глазах у Сэндза не раз происходил такой быстрый прием внезапно обратившихся в новую веру — Абернати никогда не тянул кота за хвост и мгновенно реагировал на благоприятные обстоятельства.
— Вот что, — сказал Пит вслух. — Я вам отдам все таблетки в том случае, если вы объясните мне откровенно, почему вы отвергли Макмастерса, когда он восхотел найти прибежище в христианстве? Согласны? По рукам?
— Он обязан проявить мужество. Он обязан подняться на высоту поставленной перед ним задачи. Это его святой долг. Пусть это долг перед ложной и вздорной, шутовской религией. Тем не менее долг следует выполнять.
— Да что вы мне очки-то втираете! — воскликнул Пит.
Это объяснение, по его мнению, звучало совершенно фальшиво. Сейчас, когда они были наедине и после события прошло некоторое время, это объяснение звучало вдвойне фальшиво.
Получалось, что на прямой и настоятельный вопрос о причине Абернати ответил, что причины, в сущности, не было. В глубине души Пит не сомневался, что святой отец попросту умалчивает об истинной причине.
— Соблаговоли отдать наркотики, — отчеканил Абернати. — Я сказал тебе откровенно, почему я отверг соблазн обратить в христианство одного из самых лучших фресковых живописцев в районе Скалистых Гор. Выполни и ты свое обещание…
— Просите что угодно, — тихо промолвил Пит.
— Что? — переспросил Абернати, растерянно мигая и приставляя ладонь лодочкой к уху. — Ах, ты имеешь в виду: берите у меня что угодно, кроме химических препаратов.
— Готов отказаться от Лурин и прибавить чего пожелаете, — произнес Пит чуть слышно, голосом человека при последнем издыхании.
Он даже не знал, расслышал ли священник все слова этой фразы. Но интонация была настолько выразительной, что не стоило труда догадаться о содержании Питовой мольбы. Разумом Пит понимал, что так вот канючить — стыдно. Но ничего поделать с собой не мог. Таким жалким, таким униженным и потерянным он, похоже, никогда еще не был — даже в разгар чудовищной войны.
— Гм, гм, — произнес Абернати. — Значит, и Лурин, и все, что угодно… Вот так предложение! Звучит грандиозно! Выходит, ты до такой степени привык к какому-то одному наркотику или ко всем сразу, что теперь готов ради них на все. Я прав?
— Нет, не ради наркотиков, — ответил Пит. — Но ради того, что мне эти наркотики открывают.
— Дай-ка подумать…
После продолжительного молчания Абернати сказал:
— Что-то у меня сегодня вечером плохо варит голова… Пора на боковую. Утро вечера мудреней. Возможно, завтра я решу, как нам с тобой поступить.
«Голова у тебя сегодня варит отлично, — подумал Пит. — Обвел меня вокруг пальца и плюс к тому все серебро у меня выиграл — чтоб его нелегкая взяла!»
— Кстати, — внезапно спросил священник, — как эта рыжеволоска в постели? Грудки у нее такие же твердые на ощупь, какими кажутся?
