желания: что бы ни надел этот человек, он всегда выглядел сильным, мужественным и красивым.
Он молча вошел в комнату, захлопнул дверь и поцеловал Долорес так жадно, что у нее закружилась голова.
— Извини за вчерашнее. Самолюбие взбунтовалось. Не вынесло, что ты отказалась от моей помощи.
— Я не хотела обижать тебя…
— Знаю. Все, с этим покончено. — Он снова поцеловал ее. — Я соскучился. Хочу тебя.
Они прошли в спальню, раздели друг друга и упали на кровать.
— Я люблю тебя, — почти не отрываясь от ее губ, хрипло проговорил Эдвин.
— А я тебя… — И не было на свете слов слаще этих.
Его горячие губы и руки жадно ласкали ее тело. Долорес страстно отвечала ему, и вскоре любовники сгорали от дикого, первобытного желания.
Она любила его тело, гладкую кожу, обтягивавшую тугие мускулы, ее вкус и запах. Кровь пела, движения становились все быстрее и быстрее. Наконец страсть была утолена, и они вытянулись на кровати, не размыкая объятий.
Долорес слушала, как бьется его сердце. Она поцеловала его чуть влажную от пота грудь, улыбнулась и закрыла глаза.
Когда в измученное тело влились новые силы, она посмотрела на часы. Было начало пятого.
— Пора пить чай, — сказала она.
Эдвин поцеловал ее в макушку и засмеялся.
— Священное время! Ничто на свете не может отвлечь тебя от файф-о-клока!
— Ничего не поделаешь, это гены.
— Гены? Ах да, твоя английская бабушка!
— Чай придает бодрость. А после того, как ты меня «изнасиловал», мне надо восстановить силы.
— Ну что ж, если чай может помочь этому, тогда я — за! — засмеялся Эдвин.
Она встала с кровати, накинула на себя кимоно, заварила свой любимый «Липтон» и поставила на стол чашки и тарелку с испеченными Эндрю лимонными пирожными. Они сидели в гостиной и чаевничали, окруженные старыми вещами, которые Долорес незадолго до того выгребла из чуланов и ящиков.
К несчастью, поверх кучи бумаг лежала фотография Энди и десятилетней Коры, стоявших на крыльце дома. Красивый дом, и красивый ребенок, красивый муж.
Муж, которому нельзя было доверять. Жалкая пародия на мужчину.
— Чудесный дом, — сказал Эдвин, глядя на фотографию.
— Позолоченная клетка… — вздохнула она и покачала головой. — Нет, не клетка. Просто мне так казалось. Я была в плену собственных заблуждений. Жалела себя. Однажды я открыла дверь, поняла, что она никогда не была заперта, и улетела. Свободная как птица.
— Так легко, так просто…
— Нет, не легко и не просто. Но в конце концов я развелась с Энди и ничуть не жалею. Не хочу говорить об этом. Все осталось в прошлом. Будь добр, передай мне еще одно пирожное.
Эдвин протянул ей тарелку и небрежно сказал:
— Итак, в марте ты станешь еще более свободной. Тебе не придется заботиться о гостинице, не придется руководить и готовить. Чем ты собираешься заняться?
— Поисками работы. — Она принялась за пирожное.
— У меня есть для тебя работа.
Долорес бросила на него удивленный взгляд и с полным ртом пробормотала:
— Не надо, Эдвин!
— Ты даже не знаешь, о чем идет речь.
— Не люблю подачек.
Он тяжело вздохнул.
— Так и знал, что ты это скажешь…
— Тогда зачем говорил?
— Потому что эта работа как раз для тебя. Она придется тебе по душе. А заговорил я потому, что никто не справится с ней лучше тебя.
Она поставила чашку и молочник на журнальный столик.
— Не говори мне, что ты уволил миссис Шеффер и хочешь, чтобы я играла роль твоей экономки, повара и любовницы одновременно.
Он усмехнулся.
— Гмм… А что, неплохо… Как это не пришло мне в голову?
— И слава Богу. Я никогда больше не соглашусь вести хозяйство. Ни у холостяка, ни у женатого. Хватит с меня… Еще чаю?
— Спасибо, с удовольствием. — Он протянул ей чашку и чарующе улыбнулся. — Ты все еще не хочешь выходить за меня замуж?
— Нет. Если бы мы поженились, я бы чувствовала себя в долгу по гроб жизни, потому что ты избавил меня от бедности и лишений. — Она поставила чайник и откинулась на спинку дивана. — Так и вижу газетные заголовки: «Богатый промышленник из милости женится на немолодой разведенной женщине без гроша в кармане», или что-нибудь еще хлеще. Сам знаешь, на что способны эти бульварные листки. Они поместят наши фотографии на первой странице и не позаботятся о том, чтобы отретушировать мои морщины…
— Перестань, Долорес! Рано или поздно ты все равно выйдешь за меня замуж. Поэтому можешь не заниматься самобичеванием. Ты вовсе не старая. И морщин у тебя нет. Ты…
— Есть.
— Не вижу ни одной.
— Потому что не хочешь видеть.
— Ты сведешь меня с ума, — застонал он. — Мне надо чего-нибудь выпить!
— Я уже налила тебе чай.
— Большое спасибо, — сухо поблагодарил он.
Они выпили весь чайник, беседуя о Джоне, который занял первое место на математической олимпиаде, о Лине, у которой завелся дружок, о бабушке Эдвина, которой в мае должно было исполниться девяносто лет и которая приглашала всю родню в Италию, чтобы отметить юбилей. Однако все это время Долорес продолжала думать о том, что собой представляет предложенная Эдвином работа. Они сходили на прогулку, пообедали, и тут у Долорес лопнуло терпение. Справиться с любопытством было выше ее сил. После двух бокалов вина она перестала упрямиться.
— Рассказывай про работу, — небрежно бросила она.
Эдвин наполнил ее бокал.
— Ты же сказала, что не хочешь…
— Я даже не знаю, в чем она заключается. Но если тебе действительно нужна моя помощь, я могла бы подумать… конечно, в порядке дружеской услуги.
— Конечно, — скрывая улыбку, согласился Эдвин.
— Жалованье приличное?
— Очень приличное.
— А я смогу быть сама себе хозяйкой? Не люблю, когда мной командуют.
— Сможешь.
— Звучит заманчиво, — протянула она, делая еще один глоток вина. Долорес чувствовала себя отдохнувшей и была в прекрасном настроении. — Но в чем заключается ловушка? Если что-то выглядит слишком заманчивым, то наверняка следует ждать подвоха.
Он был совершенно серьезен.
— Никакой ловушки. Просто хорошо оплачиваемая работа со свободным графиком, и ты будешь там полной хозяйкой. Можешь сама составлять себе режим дня.
— Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Он откинулся на спинку кресла и смерил Долорес долгим взглядом.
