3 июля Сталин выступил по радио с призывом развернуть всенародную партизанскую войну на оккупированной территории. Несколько дней спустя Медведев пришел в Наркомат госбезопасности и предложил план организации и переброски через линию фронта десантных партизанских отрядов. Он попросил поручить ему командование одним из них.
В комсомольской добровольческой части, сформированной в Москве Народным комиссариатом государственной безопасности, Медведев отобрал тридцать три человека для своего отряда.
Подготовка к отправке в тыл врага заняла немного дней. Отъезд приближался. А тут начались ежедневные жестокие бомбардировки Москвы. И вот пришлось провожать жену на восток... Они вышли в сад проститься.
— Я не уговариваю тебя остаться... — тихо сказала Таня. — Конечно, ты должен воевать. Так что ж сказать тебе, Митя? Чтоб берег себя? Не для этого же ты едешь. Ну, а то, что я каждую секунду, всегда, буду... с тобой, там... Ты это сам... сам знаешь. Вот и выходит, что... нечего сказать...
— Ты все, что нужно, сказала, Тимошенька, все!..
В тот же день Таня уехала.
А отъезд отряда откладывался со дня на день. Задерживали какие-то формальности, которые казались тогда такими ненужными, но которые были неизбежны в организации этого сложного, нового дела.
9 августа Медведев писал жене:
«Хочется скорее на фронт и даже дальше, а меня маринуют. Эта медлительность, ожидание, бесцельное толкание по городу, за городом, пустое времяпровождение тогда, когда можно и нужно было бы уже крушить врага, действуют на нервы».
Многое волновало его перед отъездом. Враг приближался к Москве. Фронт проходил уже по Брянщине. Медведев отправлялся в родные места, в те леса, где прошло его далекое детство. Как-то встретит его родина?
И вот наконец:
«Тимофейчик, любимый! Пишу тебе из Брянска. Это уже последняя весточка. Через полчаса буду проезжать Бежицу. Взгляну на свой родной дом, А потом, часа через четыре, буду уже на месте назначения... Будь здоровенькой. Крепко целую. Д.»
На открытке дата — 27 августа 1941 года.
Двигались гуськом, быстро, почти бежали. Не верилось, что после стольких неудачных попыток так просто, в солнечный полдень перешли фронт. Казалось, вот-вот вспыхнет рядом трескотня автоматов.
Вокруг было спокойно, тихо. Все глуше становилась сзади артиллерийская канонада. Леса еще не было. Лес начинался западнее, за широким большаком, который Медведев помнил с детства. А здесь от самой реки тянулись луга, покрытые редким кустарником.
Нужно было добраться до леса засветло. Однако шли уже часа полтора, а большака все не было.
— Да ведь я помню, большак где-то совсем рядом! — прошептал Медведев начальнику штаба Староверову. — Ну-ка, сверься.
Колонна остановилась. Староверов развернул карту. По напряженному молчанию, по тому, как все вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что там делает начштаба, Медведев понял: люди нервничают. Он сам был встревожен — оказаться на открытой местности при свете дня было бы гибельно. Но взвинченное, лихорадочное состояние у этих необстрелянных ребят при малейшей опасности могло также привести к беде.
Медведев поднял руку. Отряд мгновенно собрался вокруг него.
— Недалеко отсюда, ниже по реке, — тоном экскурсовода проговорил он, — в шестнадцатом году я караулил на маевке.
— Где? Что? — не понял кто-то.
— Наши рабочие маевку здесь проводили.
Это было так неожиданно, что кто-то даже присвистнул.
— Так вы отсюда родом! — удивился Починихин. — Скажи ты!..
— Ладно, обрадовались. Тихо! — шепотом скомандовал Медведев. Он видел, что ребята успокоились. — Как дела, начштаба?
— Плохо мы рассчитали, товарищ командир. До большака еще километров восемь.
— Ясно, — сказал Медведев, — полтора часа партизанского хода. Вперед! Полный!
И отряд снова двинулся на запад.
Подойдя к дороге, услышали шум моторов. Колонна автомашин мчалась по большаку им наперерез. Что делать? Место открытое — спрятаться негде. До леса не добежать. А фронт рядом! Медведев знал: сейчас все головы повернуты к нему, у всех один вопрос в глазах — как поступит командир? Он оглянулся на своих бойцов. Какими окажутся они? Не подведут?
По существу то было первое настоящее знакомство командира и его бойцов. Решалось будущее отряда.
— Ложись! — скомандовал командир. — Будем атаковать. Рацию назад. Охране не отходить от радиста. Броневик пропустить. Стреляет первым Староверов. — Оглядел цепь. Напрягся от волнения. Только бы не подняли преждевременно стрельбу, только бы выдержали!..
Впереди мчался броневик, за ним два мотоцикла. Блестя черным лаком, неслась большая легковая машина. Замыкал колонну грузовик с солдатами.
Гитлеровцев все видели впервые. Было странно, что они, как на веселой прогулке, поют песни, играют на губных гармошках, смеются.
Вот они уже совсем рядом... Броневик пронесся мимо... Пора!
Староверов прицелился.
Треск автоматов, взрывы гранат, вопли, стоны — все это мгновенно смешалось, слилось в общий гул, словно орудийный выстрел прокатился над лугом. Штабную машину занесло, она повернулась боком, перекрыла дорогу. В нее врезался грузовик. Гитлеровцы выскочили из кузова, попрыгали в канаву. Кто-то из партизан перебежал через дорогу, бросился к ним...
В штабной машине среди убитых оказался генерал.
— Это, наверное, твой, — сказал Медведев Староверову.
— Какая разница, чей... — Староверов смотрел на генерала и с силой произнес: — Гадина!
Партизаны забрали документы, оружие.
— Надо двигаться, начштаба! — напомнил командир. — Броневик скоро вернется.
Отряд быстро перешел дорогу и углубился в лес. Над исковерканными машинами, над разбросанными по дороге телами гитлеровских солдат горело солнце. Луг сверкал росой. Стрекотали, звенели кузнечики.
Первый партизанский день отряда!
Собрались на опушке. Успех окрылил людей. Не потеряли ни одного человека! Ни одного раненого! Подошел комиссар.
— Дмитрий Николаевич, радисту надо помочь, парень выбился из сил.
Медведев поискал глазами радиста. Тот стоял нагруженный рацией, увешанный сумками с батареями.
— Шмаринов! Я же специально прикрепил к тебе двух бойцов — нести батареи.
Радист вытянулся, насколько это было возможно в его положении.
— Так точно, товарищ командир!
— Что ж, ты им не доверяешь?
— Не доверяю, товарищ командир!
— Ну и ну! А свалишься?
— Не свалюсь, товарищ командир!
