самом деле странно получается. За последние три месяца «Сикуры» сдавали только два человека – Ева Микельсоне и вот этот Артур Румбиниек.
– И всякий раз по понедельникам, – добавил Яункалн, заглядывая к нему через плечо в документы.
– В этом ничего особенно удивительного нет. На похмелье… – перебила его тетушка Зандбург.
– Можно объяснить и по-другому, – серьезно возразил Мендерис. – Вы вошли через служебный ход и не видели, какая ко мне очередь. Я один; когда приносят нашу продукцию, я могу посмотреть цену в прейскуранте, но часто приходится гадать на кофейной гуще, верить на честное слово. Много заплатишь – страдает оборот, и потом приходится переоценивать, мало – клиента обидишь, и он отвезет товар в Ригу. Все требует времени. Иногда людям приходится подолгу ждать, поэтому многие приходят сюда в свой выходной день, очевидно у этих двоих он в понедельник.
– Гениально, – воскликнула тетушка Зандбург. – Шаг вперед. Это поможет нам разыскать тех, кто торгует «Сикурами».
– К чему такая сложность? – напомнил Яункалн. – У нас же есть их фамилии и адреса.
– Склероз, – разочарованно призналась тетушка Зандбург.
– Товарищ Мендерис, – снова обратился к приемщику Яункалн. – А вы никогда не задавались вопросом, что они за люди, почему так часто продают японские приемники и именно этой фирмы?
– Очевидно, это им выгодно. Вы те знаете специфики нашего города. Здесь бывает много моряков – наших, не иностранных. Придут в Вентспилс на несколько дней и хотят по-настоящему почувствовать, что они в родной стране; одним словом, отпраздновать возвращение… Разве мы можем принимать от них вещи на комиссию и заставлять ждать, покуда найдется на них покупатель? Ведь, возможно, это судно никогда больше не ошвартуется в нашем порту. Вот почему мы отчисляем еще три процента и сразу выплачиваем деньги… Извините, я, наверно, слишком подробно рассказываю.
– Как раз наоборот! Каждая мелочь может пригодиться.
– Что касается Микельсоне и Румбиниека… Все мы малость инертны. Признаюсь, мне было даже выгодно, что они всегда несли одно и то же – цена известна, люди – тоже, никаких жалоб не поступало. Вы первые, и потому дозвольте мне выразить уверенность, что это трагическое недоразумение… Кто они такие? Извините, но мы не отдел кадров, не расспрашиваем ни о роде занятий, ни о семейном положений, ни о национальности, ни о возрасте. Мы торговое предприятие, дающее большой доход государству. – С каждой фразой сознание собственной значительности росло в Мендерисе как на дрожжах, – Но это не означает, что в нашей работе нет места для психологии. Полагаю, что оба они близкие родственники моряков. Она – жена, сестра или дочь, он – отец или близкий друг. Местные моряки сами приходят редко. В свое время они снабжали жителей итальянскими плащами, потом бельгийскими настенными ковриками и искусственным кружевом, затем перешли на парики, теперь, очевидно, настало время «Сикур». Может быть, на Канарских островах или на Гибралтаре они нашли местечко, где покупают их без пошлины, за полцены.
Яункалн слушал с неослабевающим интересом. Он, конечно, и раньше знал, что почти все моряки привозят кое-что для продажи, что эти доходы запланированы в семейном бюджете. Но теперь перед ним раскрывался совершенно чуждый мир со своими законами, мотивами поведения, представлениями о чести и этике.
Мендерис уже во второй раз, близоруко щурясь, сличал показания своих наручных часов со стенными.
– Последний вопрос. Вы можете хотя бы приблизительно описать этих людей?
Мендерис закрыл глаза, словно вызывал их образ перед, своим мысленным взором.
– Ничем особым они не выделяются. Артур Румбиниек – мужчина пенсионного возраста, среднего роста, очков не носит, с полными щеками и прямым носом. Цвет волос, извините, не скажу, потому как он никогда не снимал шляпу. Вот это и было в нем самое приметное. А Ева Микельсоне? Довольна молодая, стройная, хорошо одевается. Более подробно ничего сказать не могу.
– Большое вам спасибо! – Яункалн встал.
– Постойте, так что же будем делать с вашим приемником?.. Может, оставите, завтра мы вместе с директором напишем акт, попросим в управлении торговли разрешения возместить убыток…
– Благодарю, обязательно зайду. Но на этот раз речь не только о деньгах
Мендерис вновь помрачнел.
– Понимаю.
«Наверно, все же я дал маху с этим магазином, – по пути в детскую комнату домоуправления упрекал себя Яункалн. – Все можно было разнюхать куда более тонко, скажем, устроить в магазине очередную ревизию. А теперь зря только просигналили преступникам… Впрочем… у меня нет никаких оснований считать Мендериса соучастником аферы. Может, у него и в самом деле не возникало никаких подозрений? Но точно так же неправильно было бы исключить вероятность этой версии. Поэтому нельзя терять время. Сегодня же надо сходить, к Артуру Румбиниеку, заодно наведаться и к Микельсоне, надо послушать, что скажут они, пока Мендерис не успел их предупредить. Точно! Надо дать задание Мексиканцу Джо и Герберту Третьему подежурить на углу и последить за приемщиком, если он выйдет из магазина».
Но в детской комнате домоуправления не оказалось ни Мексиканца Джо, ни Герберта. Задание пришлось поручить Янке и его сестричке.
– Сколько можно разговаривать?! – нервничал Мексиканец Джо и уже в четвертый раз высовывался из окна. – Наверно, Жандармама опять рассказывает про своего незабвенного покойника.
– Или доказывает, что по сравнению с четырнадцатым годом теперь на каждого жителя приходится гораздо больше радиотранзисторов… Реванш? – Герберт Третий расставил фишки новуса.
– Последнюю партию.
Мексиканец Джо нагнулся, держа кий двумя пальцами, долго целился… И промазал.
– Что с тобой? Ты сегодня как в воду опущенный! – заметил Герберт и загнал в лузу две красных фишки. Остальные шесть остались в выгодной позиции – точно на ударе. – Предлагаю ничью. – Он улыбнулся и начал забивать все подряд.
Проиграв «всухую», Мексиканец Джо равнодушно бросил кий на диван.
– Поехали! Ты на велосипеде?
– Ты сегодня никак не успокоишься. Хочется же узнать, как там у них все прошло.
– Успеется. Договорился с Чипом взять у него два свертка и до двенадцати свезти на почту.
– Нашел из-за чего волноваться. Пошли мелюзгу.
– Лучше самим, что-то мне этот бизнес кажется мутноватым. Разве он за чистое дело пообещал бы двадцать пять? Всего два раза сгонять…
– Наверно, не очень надеется, что долг отдадим.
– Все равно. Незачем младенцев сюда впутывать.
У двери Чипа им пришлось долго звонить. Лишь хриплый кашель указывал на то, что в квартире кто-то есть. Наконец хозяин открыл. Пурпурный халат еще сильней подчеркивал болезненную бледность лица и лихорадочный блеск темных глаз. Впустив мальчишек в коридор, Чип выразительным жестом позвал их за собой и, словно подкошенный, повалился на широкую тахту, занимавшую без малого половину комнаты. Спустя довольно долгое время, отдышавшись, он полушепотом заговорил:
– Настал мой закат… На этом чертовом колесе, наверно, схватил воспаление легких, нет сил даже сделать хороший грог.
– Может, я сделаю, – сжалился над больным Герберт.
– Исходные материалы в баре. А себе налейте что-нибудь повкуснее.
Коллекция напитков была ослепительная, если даже учесть, что декоративное зеркало удваивало количество бутылок. На почетном месте, среди заграничных виски, джинов, коньяков и советских экспортных водок, стояла длинная бутылка – черный ямайский ром. Этикетка гласила о том, что зелье изготовлено по особому заказу английской королевы для нужд военных моряков.
– Давай прямо так! – Чипу вдруг расхотелось ждать, пока вскипит вода.
Выпил, и его передернуло. На лбу тотчас проступил пот, на щеках – нездоровый румянец.
– Все. В понедельник поплетусь к доктору. Пускай оформляет вторую группу, авось пожарники обойдутся без меня. Уйду на пенсию, все загоню и – прощай, любимый город…
