капитан.
— Михалыч, а ты всегда так делаешь? — спросил у него засмеявшийся Сквернослов.
Казанов снова отвесил ему отеческий подзатыльник.
— Сейчас точно по шее получишь, — обернулся капитан.
— Уже получил, — вздохнул Слава, взглянув на Эмиля.
Николай почувствовал, что засыпает, и, поднявшись, стал ходить по тесному помещению.
— Коль, ты чего?
— Да ноги затекли.
Васнецов не любил дозоров. Это действительно было скучно. Хотя это был редкий случай, когда ничего не надо было делать. Все остальное время совершеннолетних жителей Надеждинска было расписано нормами трудовой повинности. Работать должны были все, начиная с шестнадцати лет. А до того надо было усердно учиться, ограничиваясь работами в своем подвале. От трудовой повинности освобождались только женщины с грудными детьми, которые должны были растить здоровое потомство. Николая угнетала рутина. Но и редкое безделье ему не нравилось. Он мечтал стать искателем. Как его отец. Необходимость в таком ремесле назрела почти сразу после катастрофы. Кто-то должен был отправляться в далекие рейды, исследовать то, что стало с миром, налаживать контакты с подобными оставшимися островками жизни и цивилизации, выяснять, какие потенциальные опасности могут грозить общине. Его отец, майор ВДВ, был одним из первых искателей. Он уходил со своей группой в долгие рейды. Возвращаясь, он мало что рассказывал своему сыну. Коля только замечал, что с каждым разом в глазах отца появлялось все больше обреченности. Что такое обреченность во взгляде, Николай понял очень рано, когда после радиоактивного дождя, еще до начала вечной зимы, заболела его мать. Мальчика всегда интересовало: что же видел его отец в мире, что он все больше и больше замыкался? Когда он решался спросить, то отец всегда отвечал одно и то же: «Ты, сынок, живешь в раю, и это главное». А потом он не вернулся. Не вернулся никто из его отряда. И даже сейчас, по прошествии семи лет, Коля надеялся, что отец его жив. Может, он просто в далекой колонии нашел себе женщину, завел семью и остался там? Ведь его сын жил в райском месте и заботился о нем детдомовец Слава, которого приютили после того страшного дня Колины родители и который стал ему старшим братом. Нет. Не мог он так поступить. Но он жив. Все равно жив. Просто он ушел в далекий рейд. Ему, наверное, совет поручил очень важную и секретную миссию. И он все еще в процессе ее выполнения. Он вернется! Однако тот же самый разум говорил ему, что он сирота. И никого, кроме Славика, у него больше нет. Девушками он особо не интересовался, считая все это ненужными глупостями. Тогда что его держит в городе? Он очень хотел стать искателем. Это была работа для настоящих мужчин. Но совет очень строго подходил к вопросу формирования искательских групп, и стать искателем было непросто. А если кто-то самовольно пытался покинуть город, то его могли наказать. Во-первых, за дезертирство. А во-вторых, за попытку вынести из общины оружие и снаряжение. Ведь никто в здравом уме не покинет общину без оружия…
— Стой, кто идет! Пароль! — крикнул Эмиль, наводя автомат на снежный тоннель, из которого они сюда пришли.
— А я пароля не знаю! Это я, Третьяков! Голос мой не узнаете, что ли? — послышался из коридора возглас.
— Имя-отчество назовите свое, — сказал Гусляков.
— Михаил Вениаминович. Адрес говорить?
— Заходите, профессор, — вздохнул капитан.
В помещение вошел седой человек в очках и старой, бывшей когда-то весьма солидной, заячьей шубе. На голове вязаная шапочка. На ногах валенки с калошами.
— Михаил Вениаминович. — Гусляков покачал головой, — опять вы режим нарушаете? Вам же совет запретил покидать центр, тем более в ночное время.
— Ну, пока еще не ночь, а вечер. Да и сколько можно под домашним арестом находиться? — Профессор присел на пустующий ящик.
— Ну какой домашний арест, что вы говорите, ей-богу. Это же для вашей безопасности. Вы носитель стольких знаний и обладатель такого ума. На вас вся наша общеобразовательная система держится. Совет за вас беспокоится и правильно делает. Ваша жизнь и здоровье очень важны для нашей общины.
— Каждый человек важен, — вздохнул старик. — Разве ты, Василий Михалыч, менее важен с твоей военной подготовкой? Или ребята вон? Они разве не важны? Я, кстати, котлет вам горячих принес и чай в термосе.
Он достал из-за пазухи пакет и емкость с чаем.
— Спасибо, конечно, вам большое, — улыбнулся капитан, — но и мы не с пустыми руками тут. Сдается мне, вы не просто покормить нас пришли?
— Да нет, конечно, — хмыкнул старик. — Я слышал, ваши предшественники засекли группу волков, шедших из леса.
— Однако быстро слухи распространяются. — Гусляков покачал головой. — Действительно, были волки. Они вышли к реке и пошли по тому берегу на запад.
— Вот то-то и оно. — Профессор оживился. — Миграцию мы уже третий год наблюдаем. Сначала, как вы помните, единичные особи из леса в город приходили. Потом многие лоси да кабаны обосновались в пустынных районах города. Поначалу мы радовались. Дескать, на охоту далеко ходить не надо. Но охота на животных не отпугнула их из города. Они почему-то предпочитают соседствовать с людьми, но леса избегают. И миграция нарастает, сами знаете. А теперь еще и хищники.
— Ну так они за добычей следуют. Это логично, — пожал плечами Эмиль.
— Логично, конечно. Но в чем первопричина? Я очень хочу поглядеть на этих волков, если они появятся. Или на других. Мне интересно заметить что-то в их поведении. Почему звери уходят из леса? Что может заставить животных идти к самому страшному существу в природе?
— Что еще за страшное существо? — Сквернослов удивленно посмотрел на профессора.
— Человек, разумеется.
После этих слов все молча взглянули на старика.
— Кто-то возразить хочет? — вздохнул профессор. — Разве я сказал неправду? Или кто-то забыл, что произошло на планете, населенной людьми, двадцать лет назад? — Старик говорил с горечью в голосе. — Мы самые страшные чудовища в природе. И это факт. Мы планомерно шли к той развязке, которая в итоге и случилась. Теперь, конечно, мы ближе к природе стали. Женщины уже не борются с целлюлитом. — Он усмехнулся. — Вспомнили, что это вовсе не болезнь или дефект, а защитная система для выживания в суровых климатических условиях. Природа берет свое. Делает так, как ею и было задумано. Включает защитные механизмы человеческого организма. Словно второй шанс на выживание дает. Больше полагаться на инстинкты стали люди. Хватаются за тонкую соломинку выживания. Да только кто виноват в том, что стало с миром? Конечно, человек и есть самое страшное существо. А теперь выходит, что там, — он кивнул в сторону леса, — появился кто-то пострашней. Нашей хищнической монополии кто-то теперь угрожает. И я, если честно, удивлен, что так долго этот кто-то не появлялся.
— Вы сгущаете краски, профессор. И пугаете молодежь. Я, как офицер, вынужден вам напомнить, что паникерство очень даже не поощряется в нашей общине.
— Сгущаю краски? — Глаза старика расширились. Он снял очки и протер их мятым носовым платком. Затем снова одел и, подойдя к щели бойницы, посмотрел на падающий снаружи снег. — Что может быть гуще этого холода? Этих бесконечных туч? И той безысходности, в которой мы живем? Существуем, вернее. Подумайте. Первое время на нас чаще нападали бандиты. Потом на нас чаще нападали людоеды. Потом — мутировавшие крысы и прочие твари. Последняя война у нас была три года назад. Вам не кажется, что мирная пауза затянулась? Вопрос только в том, чьего нападения нам теперь ждать.
Снаружи стал дуть ветер. Как это обычно случалось, резко и с все нарастающей силой. Как будто совсем рядом включили огромную реактивную турбину и постепенно увеличивали ее тягу. Снег перестал падать вертикально и завертелся в вихре, не в силах достичь поверхности. Он залетал в бойницы и хлестал сидящих там людей по лицам. Капитан опустил стеклянные заслонки. Видимость стала практически нулевой, и эффективность наблюдения с блокпоста сошла на нет. Однако можно быть точно уверенным, что в такую погоду никто на город не нападет. Во всяком случае, никто из людей. А если и нападет кто-то, то это будет… Все сейчас думали о словах Третьякова. Чего боятся животные, бегущие из леса? И спасались
