понимать, что не для тебя эта девчонка. Тебе какая-нибудь... Зоя Космодемьянская надо, а не Ксения Веточкина.
На пороге гаража появился Коля Шустов, приятель Филатова, работавший водителем в милиции Ежовска.
– Отпустили, Юрик? Ну, это надо отметить. Давеча Ксению видел, идет, глаза в землю, не замечает никого. Горевала, видать?
– Да пошли вы все к такой-то матери! – в сердцах выругался Филатов, заметивший, что Маркович делает Коле какие-то знаки. Тот понял и тему продолжать не стал. Ситуацию спас появившийся стажер, в сумке которого булькало и звякало.
Пили молча, сочувствуя Филатову и не зная, как помочь его горю.
Размышляя о своей жизни, Филатов никогда не употреблял глаголов сослагательного наклонения. «Если бы» – таких форм речи для него не существовало. «Если бы» он в свое время не прошел знаменитую школу Рязанской десантуры, не служил в «горячих точках», не общался с лидерами «оппозиции» кавказских республик бывшего Советского Союза, – это одно. «Если бы» он не «мочил» «авторитетов» преступного мира, спасая своих друзей, – это другое. И «если бы» Юрий Филатов считал возможным присвоить хотя бы копейку, не заработанную им, – это третье. Филатов был прям, как стрела. И опять же, «если бы» какой- нибудь писатель взялся за составление его жизнеописания, он был бы обречен: серых тонов, многоцветий, которые и составляют основу романа, в мировоззрении Филатова просто не было. Он родился «черно- белым» и таковым пребывал все свои почти четыре десятка лет. И видимо, поэтому после многочисленных приключений, гибели друзей, декалитров пролитой крови – своей и чужой – начинал иногда «бухать по черному», то есть употреблять алкоголь в таких дозах, которые простому смертному были «не по горлу». Правда, длилось это не долго – до начала какого-нибудь очередного приключения.
Вехи биографии таких людей, как Филатов, можно было обозначить именами государств, городов, областей, перевалов и рек: Рязань, Кабул, Кандагар, Саланг, Нагорный Карабах, Днестр, Терек, Грозный... И следами от пуль и осколков на их телах. Большинство из них старались даже не вспоминать реки крови, разорванные тела и взорванные сакли. Они молчали; говорили другие – те, кто отсиживался в штабах, кто проводил зачистки мирных сел, откуда давно ушли боевики, те, кто не знал о существовании такого физического параметра – температура кипения крови...
Однажды, рекомендуя десантника на работу, в разговоре с потенциальным нанимателем бывший сослуживец Филатова говорил о нем: «Фил почти сразу из Рязани «за речку» попал. Вышел оттуда в числе последних. Потом – Чечня... Парень что надо. Он мне чем-то царского офицера напоминает. Не поручика Ржевского, конечно, а совершенно наоборот. Какого-нибудь... ну, Андрея Болконского там... Храбр невероятно, солдат берег, прикрывал сам при отходе – было дело... Честен... Ну, не до глупости, конечно, но многим его не понять. Слышал я, что пару лет назад работал он инкассатором и оказалось у него три «лимона» баксов, практически бесхозных. Никто не знал, где они. Так он их в банк вернул». – «И себе ничего не оставил?» – спросил собеседник. – «Ничего, в том-то и дело. Гол как сокол. А со службы его поперли за то, что он одному мудаку с большими звездами оплеуху отвесил. Было за что».
В Ежовск Филатов попал в результате случайности: он встретил на Остоженке девушку, которую знал еще со школьных времен, когда они с приятелями часто наведывались в излюбленный подмосковный городок, где познакомились и подружились с местными пацанами. Среди них были представители всех тогдашних тусовок – от люберов и панков до хиппи, которые, как ни странно, в этом городе мирно уживались между собой. Младшая сестра одного из ежовских приятелей Филатова, Ксения, по уши влюбилась в него, и, как оказалось, пронесла эту любовь через годы. Ее старший брат погиб – нелепо, попав под шальную пулю во время бандитской разборки с перестрелкой. А родителей уже на свете не было. Вот и получилось так, что буквально с первых слов между ними все стало ясно – это судьба.
Филатов в который уж раз оставил московскую квартиру на попечение соседки, тети Маши, и переехал в Ежовск. Занимался тем, чем занимаются многие бывшие военные – что-то охранял, кого-то сопровождал, подстраховывал, обеспечивал безопасность. Иногда срывался с места и надолго исчезал – даже порой не предупредив Ксению. К семейной жизни Филатов привыкнуть не мог и, хотя по настоящему полюбил молодую женщину, так и не смог стать для нее тем, кем она хотела его видеть, – мужем в полном смысле этого слова. И то, что Филатов «загремел» на пятнадцать суток за мелкое хулиганство, стало последней точкой.
... На следующий день Филатов проснулся в своей московской квартире, все на том же продавленном диване, под сто лет не беленым потолком и осуждающими взглядами матери и отца с висящих на ободранной стене портретов. Как он добрался до столицы, он не помнил. Видать, сел на автопилоте в электричку, а дальше – кривая вывезла.
Он спустил ноги с дивана, провел ладонями по лицу и отправился в ванную, откуда через полчаса вышел помолодевшим лет на десять. Ледяной душ вернул Филатова в нормальное состояние, а бритва – в нормальный вид. Теперь предстояло думать, как быть дальше.
В дни «безвременья», как он называл такое состояние, Филатов любил бродить по улицам Москвы. Часто такие прогулки оканчивались встречей, которая определяла его судьбу на ближайшие месяцы.
Юрий вышел из квартиры, предварительно сообщив соседке о своем возвращении, спустился в метро, доехал до центра и отправился бродить. На этот раз от своей любимой Остоженки он решил держаться подальше и от Белорусского вокзала зашагал по Тверской в сторону Кремля.
Сперва у него возникла мысль: а не опохмелиться ли? Но он практически сразу ее отбросил. Просто шел медленно, ни о чем не думая. И вскоре его окликнули.
– Фил! Юра Филатов! Ты это или я ошибаюсь?
Десантник оглянулся. Со стороны Дегтярного переулка к нему быстрым шагом приближался одетый в светлые брюки и парусиновый жилет с многочисленными карманами высокий мужчина. Филатов напряг память.
– Паша, ты? Паша Кравченко? Господи, мы же десять лет не виделись!
– Да не меньше, с первой Чеченской... Как ты? Слышал, вроде уволился?
– Давно уже. Сейчас – вольный художник.
– Ну, пошли, посидим где-нибудь, у меня сегодня как раз отгул.
Филатов и его знакомый по Чечне, в то время капитан внутренних войск Павел Кравченко, вошли в небольшое кафе, расположенное в подвале жилого дома. Кравченко заказал бутылку водки, закуску и спросил:
– Работаешь?
– Сейчас – нет, – коротко ответил Филатов.
– Знаешь, может, это и хорошо, – туманно произнес Павел. – Тогда могу тебе, кое-что предложить.
Филатов промолчал, ожидая продолжения. Официант принес графин с водкой и закуску, собрался, налить в стопки, но Кравченко взмахом руки отпустил его и налил сам.
– Ну что, давай сперва выпьем, а потом я тебе пару слов скажу. Ты извини, что я вот так, в лоб, но почему бы сначала дело не сделать, а уж потом в воспоминания пускаться?
Они выпили по стопке, Кравченко сразу же налил по второй.
– Так вот. Я работаю начальником охраны товарной станции на железной дороге. Скажу сразу, зарплата приличная, но я не всех беру, так что у меня есть пара вакансий. Пойдешь?
– Пойду, – ответил Филатов не раздумывая. Такая работа его устраивала. – А которая это станция? Их же в Москве черт-те знает сколько.
– Она даже не в Москве, но близко. В Ежовске.
Филатов поперхнулся.
– Ты не бойся, это недалеко, – не понял причины такой реакции Павел. – Кроме того, я тебя в общежитие устрою, у нас там есть, для рабочих. Комнату отдельную получишь, хочешь – просто после дежурства будешь отсыпаться, хочешь – живи там, а свою квартиру сдашь... У тебя ведь есть квартира, насколько я помню?
– Есть, – хрипло ответил Филатов. – Просто я последний год в этом самом Ежовске жил...
– Вот как? Расскажешь?
Филатов вкратце рассказал ему о неудавшейся семейной жизни. Кравченко с энтузиазмом
