результаты, — познав все тонкости финансового дела на собственном опыте. Сначала вы понесли большие, убытки, но под конец, заключив несколько выгодных сделок, сумели с лихвой восполнить потери, несмотря на то, что разные ловкачи пытались воспользоваться вашей неопытностью. Разум не в состоянии представить себе миллион, но это ничуть не мешало вам манипулировать миллионом, не так ли?
— Но финансы — совсем другое дело, — запротестовала мисс Форрестер.
— Если вы взглянете попгубже, то увидите, что существенных различий нет, — возразил Киннисон. — Лучше всего объяснить, воспользовавшись аналогией. Вы не можете представить себе наглядно размеры Северной Америки, что, однако, ничуть не мешает вам объехать всю Северную Америку на автомобиле. На какой марке вы путешествуете по земле?
— У меня спортивная машина Дехотинского.
— Гм. Верхний предел скорости, — сто сорок миль в час. Думаю, что вы предпочитаете ездить со скоростью от девяноста до ста миль в час. Представим себе, что вы водите седан Крауновер или какую- нибудь большую тихоходную калошу со скоростью около шестидесяти миль в час и что ваша машина способна развивать скорость в девяносто миль. Предположим также, что у вас есть радио. На длинных волнах вы можете слушать программу, передаваемую радиостанцией, которая находится от вас на расстоянии трех-четырех тысяч миль, на коротких волнах принимать программу, передаваемую из любой точки земного шара…
— Я могу принимать по остросфокусированному лучу на ультракоротких волнах программы с Луны, — прервала Киннисона мисс Форрестер. Я много раз слушала такие программы.
— Разумеется, — сухо согласился Киннисон, — слышимость отличная, если ничто не мешает…
— Слышимость довольно плохая, — заметила богатая наследница, — очевидно помехи все же бывают.
— Неважно. Так вот, если теперь вы замените «мили» на «парсеки», то получите представление о скоростях, развиваемых в далеком космосе, и о том, как мы с ними управляемся. Наши скорости изменяются в зависимости от плотности материи в космическом пространстве, но в среднем, скажем, при плотности один атом вещества на десять кубических сантиметров пространства, мы движемся со скоростью около шестидесяти парсеков в час, при полной тяге около девяноста парсеков в час. Наши коммуникаторы работают на уровне ниже эфира — на субэфирном уровне…
— А что это такое? — поинтересовалась мисс Форрестер.
— Предложенное мной определение ничуть не хуже любого другого, — улыбнулся Киннисон. — Мы не знаем, что такое гравитация, хотя и используем ее. Никто не может сказать, как распространяется гравитация, и распространяется ли вообще. Никому еще не удалось изобрести какое-нибудь устройство или прибор, разработать метод, который позволил бы определить природу, период или скорость гравитационных волн. Мы, по существу, ничего не знаем о пространстве и времени. Вообще, если разобраться как следует, мы знаем обо всем не очень-то много, — заключил он.
— Но все равно, от ваших слов мне как-то стало уютнее, — призналась мисс Форрестер, едва заметно приблизившись к своему партнеру. — Расскажите, пожалуйста, о коммуникаторах.
— Ультраволны распространяются быстрее, чем обычные радиоволны примерно во столько же раз, во сколько скорость космических кораблей превосходит скорость наших тихоходных автомашин, то есть во столько, во сколько парсек больше мили. Грубо говоря, в девятнадцать миллиардов раз.
— Девятнадцать миллиардов! — воскликнула потрясенная мисс Форрестер. — А вы говорили, что никто не может воспринять даже миллион!
— Вот именно, — невозмутимо подтвердил Киннисон. — Вам не нужно воспринимать или наглядно представлять себе большие числа. Все, что нужно знать, — это то, что космические корабли дальнего плавания и коммуникаторы покрывают расстояния в несколько парсеков практически за то же время, за которое земные автомашины и радиоволны преодолевают расстояния в несколько миль. Поэтому когда какой-нибудь космический волк толкует вам о парсеках, вы просто мысленно подставляете мили и представляете себе автомашины и радиопередатчики. Тогда вы будете воспринимать расстояния и скорости, как космонавты дальнего плавания, а может быть и более наглядно.
— Мне никто и никогда так не объяснял, но все равно для меня слишком сложно. Распишитесь, пожалуйста, на моей бальной карточке.
— С удовольствием.
Другие девушки не решались подойти к линзмену, словно никак не могли решить, кому из них танцевать с ним следующий танец. Впоследствии Киннисон никогда не мог объяснить, как случилось, что он оказался в паре с весьма соблазнительной миниатюрной брюнеткой, одетой — по крайней мере частично — в некое подобие умопомрачительного покроя сильно декольтированного платья цвета адского пламени. Линзмену никогда еще не доводилось видеть такого материала. Выглядел он как застывшее электричество!
— О мистер Киннисон! — нежно проворковала новая партнерша. — Все астронавты и в особенности вы, линзмены, такие герои, не правда ли? Ведь в космосе так страшно! Я бы ни за что не могла стать астронавтом!
— А вам случалось бывать в космосе, мисс? — улыбнулся Киннисон.
— А как же! — юная леди явно предпочитала изъясняться восклицательными предложениями.
— Наверное, рейс на Луну? — попытался угадать Киннисон.
— Что вы, не смешите меня! Гораздо дальше! Я прямиком отправилась на Марс! Временами у меня мурашки бежали по коже! Было так страшно! Думала, что никогда не вернусь на Землю!
Но вот танец подошел к концу. За ним последовали другие танцы с другими девушками, однако Киннисон, как ни старался, не мог заставить себя целиком погрузиться в окружавшее его веселье. Когда-то, в бытность свою кадетом, он с головой окунался в легкую атмосферу бала, но теперь вся эта мишура не затрагивала его. Разум упорно возвращал к проблеме, не дававшей ему покоя. Наконец, в толпе, среди множества людей, собравшихся в зале, он увидел девушку с копной удивительно красивых волос с красноватым медным отливом и изящной великолепно сложенной фигуркой. Киннисон не стал ждать, пока девушка повернется к нему лицом. Он сразу узнал ее: это была она, некогда сиделка и строгая няня, выходившая его в госпитале, она, которую он в последний раз видел в окрестности ныне такой далекой планеты Бойссии II.
— Мак! — адресовал свое мысленное послание только ей Киннисон. — Во имя любви к Клоно, протяните мне руку — спасите меня отсюда! На сколько танцев вы уже ангажированы?
— Ни на один! Я предпочитаю не обещать танцы заранее.
Подумав так, Мак вздрогнула, словно ее кольнули иглой, и в панике остановилась, учащенно дыша, с неожиданно сильно забившимся сердцем. Как известно, ей случалось принимать переданные с помощью Линзы мысли и прежде, но тогда все было иначе, совсем по-другому. Теперь же каждая клеточка мозга линзмена открыта перед ней, и заглянув в его разум, она увидела там такое! Она могла читать его мысли легко и просто, как он читал мысли других людей! И она постаралась как можно глубже укрыть свои мысли, изо всех сил пытаясь не думать ни о чем.
— Не бойтесь, Мак, — тихо возникла в ее мозгу мысль, тихо и спокойно, словно ничего необычного вообще не происходило. — Я отнюдь не намерен вторгаться в ваш разум. Мне и так известно, что если бы вы записывали все танцы, на которые вас хотели бы ангажировать, то очередь растянулась бы до послезавтра. Могу ли я пригласить вас на следующий танец?
— Конечно, Ким.
— Спасибо. Линза отключена до конца вечера.
Мак-Дугалл с облегчением вздохнула, когда Киннисон оборвал линию телепатической связи: у нее было такое ощущение, как будто он повесил телефонную трубку.
— Я хотел бы потанцевать со всеми вами, — сказал Киннисон, обращаясь к большой группе девочек- подростков, окруживших его и жадно пожиравших глазами, но я давно обещал следующий танец. Поэтому прошу извинить меня. Возможно, мы еще увидимся.
— Прошу простить, друзья, — протиснулся Киннисон сквозь плотное кольцо молодых людей, окруживших блистательную Мак-Дугалл — Прошу простить, но следующий танец мисс Мак-Дугалл обещала мне. Не так ли, мисс Мак-Дугалл?
Она кивнула и улыбнулась ему своей ослепительной улыбкой, которая так раздражала его, когда он лежал в госпитале.
