туалетной бумаге. Такой уж он был человек. Больше ничего узнать не удалось.
— Куда уж больше. Огромное спасибо, Кенни.
Я повесил трубку, вышел из телефонной будки и поймал на себе взгляд блондина в темных очках и в коричневом костюме. Блондин тут же отвернулся.
Через вращающуюся дверь я прошел на кухню, а оттуда в переулок, переулком вышел сзади к стоянке, где была моя машина.
Блондин остался сидеть в баре, а я выехал со стоянки и взял курс на Бел-Эр.
5
Шоссе Стилвуд-Кресент-драйв плавно поворачивало на север, оставляя далеко в стороне спортивные площадки Белэрского загородного клуба. Вдоль дороги тянулись частные владения. Одни были обнесены высокими стенами, другие — низкими, третьи — декоративной железной оградой, четвертые по старинке, обходились высокой живой изгородью. Тротуара не было. Здесь никто не ходит пешком, даже почтальон.
Было жарко, но не так, как в Пасадене. Усыпляюще пахло цветами и солнцем, за стенами и живой изгородью нежно шуршали поливальные машины, с ухоженных, солидных газонов доносился громкий треск газонокосилок.
Я медленно ехал в гору, высматривая монограммы на воротах. Итак, его звали Артур Блейк Попэм. Значит, инициалы А. Б. П. Вот они — выбиты золотыми буквами на черном щитке почти на самом верху раздвинутых ворот.
Дом ослепительно белый, на вид совершенно новый, но со старым, разросшимся садом. По здешним понятиям, довольно скромный: не больше четырнадцати комнат и, вероятно, всего один бассейн. Низкие кирпичные стены, между кирпичами проступает застывший и подкрашенный белой краской бетонный раствор. Поверху — низкая железная балюстрада, выкрашенная в черный цвет. На большом серебристом почтовом ящике, висевшем у служебного входа, красуется надпись: А. П. Морни.
Я оставил машину на улице и по асфальтовой аллее подошел к свежевыкрашенной белой боковой двери, по которой разбегались цветные блики от витражного навеса. Сзади, сбоку от дома шофер мыл «кадиллак».
Дверь открылась, и на меня, презрительно скривившись, уставился мрачный филиппинец в белом пиджаке. Я протянул ему визитную карточку.
— К миссис Морни, — сказал я.
Он закрыл дверь. Придется ждать — дело привычное. От воды, струившейся по «кадиллаку», веяло прохладой. Шофер был коротышкой в бриджах, гетрах и пропотевшей рубашке. Похож на растолстевшего жокея и так же насвистывал за работой, как конюх, когда тот чистит лошадь.
Колибри с красной шейкой нырнула в красные же кусты возле двери, слегка всколыхнула длинные трубчатые цветы и растаяла в воздухе, как будто ее и не было.
Дверь открылась, филиппинец протянул мне мою визитную карточку. Я не взял ее.
— Что вы хотеть?
Жесткий, потрескивающий, как яичная скорлупа, голос.
— Миссис Морни.
— Она нет дома.
— Вы что, не знали этого, когда брали карточку?
Он разжал пальцы, и карточка порхнула к моим ногам. Ухмыльнулся, продемонстрировав дешевую работу зубного техника:
— Я знать, когда она мне говорить.
И захлопнул дверь у меня перед носом.
Я подобрал карточку и, обогнув дом, подошел к шоферу, который обдавал «кадиллак» водой из шланга и смывал с него грязь большой губкой. Красные разводы вокруг глаз, челка соломенных волос. К углу нижней губы прилепился потухший окурок.
Искоса глянул на меня, как человек, который всегда готов вступить в разговор, лишь бы не работать. Я спросил:
— Где хозяин?
Сигарета подпрыгнула во рту. Вода по-прежнему тихо струилась по «кадиллаку».
— Спроси в доме, приятель.
— Спрашивал. Захлопнули перед носом дверь.
— Очень сочувствую, приятель.
— Как насчет миссис Морни?
— Никак. Я у них работаю. Что-нибудь продаешь?
Я показал ему карточку — другую, с моей профессией. Он положил губку на капот, а шланг — на цемент. Переступил через струйку воды, чтобы вытереть руки об полотенце, висевшее на двери гаража. Выудил из кармана штанов спичку, чиркнул ею и, откинув назад голову, прикурил потухший окурок.
Лисьи глазки беспокойно бегают. Зашел за машину и кивнул мне головой. Я последовал за ним.
— Как у нас дела с деньжатами? — спросил он тихим, вкрадчивым голоском.
— Куры не клюют.
— За пятерку я готов начать думать.
— Боюсь, это будет тебе не по силам.
— А за десятку спою, как четыре канарейки под гитару.
— Не люблю хорового пения.
— Кончай хохмить, — он исподлобья взглянул на меня.
— Не хочу, чтобы ты потерял работу, сынок. Меня интересует только одно: миссис Морни дома? Это стоит больше доллара?
— За меня не беспокойся, приятель. Я — на хорошем счету.
— У Морни или у кого-нибудь еще?
— Так я тебе и ответил всего за один доллар.
— За два.
— А ты случаем не на него работаешь? — он подозрительно осмотрел меня.
— Вот именно.
— Врешь.
— Вот именно.
— Давай два доллара, — выпалил он.
Я дал.
— Она в саду за домом, с дружком, — сказал он. — Дружок что надо. Главное, чтобы муж работал, а хахаль — нет, — и тогда полный порядок, верно?
Он подмигнул.
— Смотри, как бы тебя в сточной канаве не утопили.
— Это меня-то? Нет, я не такой дурак. Знаю их как облупленных. Всю жизнь за нос водил.
Потер две долларовые бумажки между ладонями, подул на них, сложил в длину и в ширину и спрятал в кармашек от часов.
— Но это еще цветочки, — сказал он. — Если накинешь пятерку…
Довольно крупный светлый кокер-спаниель бросился к «кадиллаку», слегка поскользнулся на мокром цементе, легко взмыл в воздух, ткнулся мне в живот всеми четырьмя лапами, облизал лицо, рухнул на землю, обежал вокруг, уселся у меня под ногами, высунул язык, и тяжело задышал.
Я переступил через него, облокотился на машину и вынул носовой платок.
— Хитклиф! Хитклиф! — позвал мужской голос. На бетонной дорожке послышались шаги.
— Хитклиф здесь, — угрюмо отозвался шофер.
— Хитклиф?
