– Никому он теперь не нужен. За него никто не станет платить аренду. Гниль. Труха. Погоди, он еще мне достанется.
– Тебе?
– А что?
– Да зачем?..
– Чтоб снести к чертям, – сказал он. – Разобрать по кирпичику, погрузить в машины и продать в утиль.
– Не делай этого, добром не кончится, – взмолилась она. – Оставь дом в покое, он нам ничего плохого не сделал.
Бесполезно просить. Он твердо решил отомстить за отца, разделавшись с этим домом. Он ждал своего часа, и, когда через полгода дом объявили к сносу, он не поскупился, чтобы перехватить его. Он не помнил себя от радости, вертя ключ перед ее глазами.
– Кто теперь домовладелец? Она смотрела в сторону.
– Что с тобой?
– Да все из-за него, – сказала она. – Я жду от него беды.
– Тут же не как в картах – это верные деньги. И кончай нытье. Глядишь, выкроим тебе шубку или серьги-колечки какие-нибудь.
– Я бы ничего, не сделай ты этого со зла, – сказала она, заливаясь краской. – Как ребенок. И ведь знаешь, что отец был виноват.
Он отвесил ей пощечину.
– Прости, милая, – винился он позже. – Майор тут ни при чем. Просто подвернулось выгодное дельце. Сам я там кирпича не трону. Все сделает один старикан по имени Рейнберд. [1] Он мастер своего дела.
Имя мастера поразило ее воображение. При его упоминании сразу представлялась птица с хохолком. Она порхала в ее снах, эта птица.
Дом не давал ей покоя. Днем, когда Вилли не было, она часто подсаживалась к окну в спальне. Дом лежал за деревьями, как вздремнувшая огромная серая кошка. Но за слепыми его окнами, чудилось ей, шла какая-то жизнь, и нельзя застигать ее врасплох. Кто-то должен предупредить: «Берегитесь! Вы в опасности, вас сносят!» Еще плотники не пришли, а Вилли уже подсчитывал выгоду.
– За балюстраду дают пятьдесят фунтов! – сообщал он. Или:– Сбагрил камин. – Или:– Крышу отрывают прямо с руками.
Как-то ночью он проснулся и увидел, что она стоит у окна.
– Что случилось?
– Чей-то крик послышался.
– Лиса, – сказал он. – А может, совка.
– Похоже на павлина. Он через силу рассмеялся.
– Тебе приснилось. Десять лет прошло, как его отсюда забрали.
И он отвел ее в постель.
– Конечно, совка, – чуть слышно проговорила она. – Больше некому.
И все-таки то был резкий, требовательный крик павлина, звавший майора заступиться за своих, поднявший всех на ноги.
А наутро явились плотники. Их было двое. Они приехали на стареньком автомобиле, в прицепе лежали инструменты. Рейнберд оказался крупным стариком, белоголовым и румяным. На нем был плисовый жилет, украшенный золотой часовой цепочкой с рубиновым брелоком, под воротник серой фланелевой рубашки заправлен шелковый шарф. На пальце носил кольцо с печаткой – в мужчинах она этого не понимала, но ему шло кольцо, и шелковый шарф был к лицу.
– Выпейте чашку чая, – предложил Вилли, – а потом посмотрите дом.
– А хозяйка не рассердится?
– Что вы, приятель, ей будет только в радость, – рассмеялся Вилли, единовластно решавший такие вопросы.
– Можно тогда пригласить моего парнишку?
– Само собой, – сказал Вилли.
– Я хозяйку спрашивал, – галантно уточнил Рейнберд, но Вилли пропустил это мимо ушей, как пропускал многое. Парнишке было лет шестнадцать, он был высокий и неразговорчивый.
– Внук? – спросил Вилли.
– Сынок, – ответил Рейнберд.
– Вот это да! – сказал Вилли.
– Он не первый у меня и – как знать? – может, не последний, – без тени улыбки объявил старик.
Чтобы сменить невыгодную для себя тему, Вилли отвел старика к окну.
– Вон он. Там пропасть хорошего материала.
