Атаман. Кровь за кровь

иерархии тот являлся его заместителем.

Ковалев, бледный и худой после недавнего ранения в одной очень неудачной операции, с покрасневшими от недосыпания глазами, сидел за столом, заваленным книгами.

— Ты что, — поинтересовался Терпухин, — в сорок лет решил в науку вдариться?

- Поднабраться мудрости не мешает каждому казаку, — мрачно ответил Ковалев, раздирая ногтями ко­жу мод грязноватым бинтом на груди. — С нами, каза­нами, такое вытворяли, а мы и не знаем. С чем при-

шел?

Терпухин рассказал все, как было. Ковалев молча выслушал его.

Я чеченцев узнал тогда, когда в одиночку отстреливался от них на площади Пятиминутка, — сказал Ковалев после некоторых раздумий. — Они жить не

могут,

если на хитрость не пустятся. Хлебом не корми, и дай выкинуть какой-нибудь финт.

Я едва не погиб, еле ноги унес, а Демидов у них остался.

Они тебя отпустили, потому что им был нужен только Демидов.

Демидова надо выручать.

—   Вона как! — воскликнул Ковалев. — Ты что, ра­ди освобождения одного человека хочешь объявить Ка­зачий Сполох?

—   Слова-то какие! Казачий Сполох!

—  А ты думал! По-нашему надо. Насчет Демидова скажу, что лучшие спецы из российских соответствую­щих сил полгода журналистов искали, да найти никак не могли, а ты простого труженика вознамерился у че­ченцев увести. Пропала машина, пропал и хозяин.

—   Положим, что Демидов не простой труженик, у него деньги водятся, — сказал Терпухин. — Кроме того, он — хозяин коневодческой фермы.

—   Так вот, надо сидеть и ждать, пока не приедет их гонец и не привезет весточку от них, сколько и чего они хотят...

—   Черт бы их побрал! — воскликнул Юрий. — Он столько лошадей по дешевке им продал, лишь бы отце­пились, а они, неблагодарные, сначала умыкнули его машину, а потом и его самого! Скажи прямо, ты отка­зываешься участвовать в освобождении Демидова?

—   Не отказываюсь, но и спешить не собираюсь. Тут выиграет тот, кто умеет ждать, — сказал Ковалев. — Чеченцы прирожденные пройдохи. Видишь, как они обыграли свою депортацию в Казахстан? Извлекли максимум выгоды, а мы?

—   Что мы?

—   Мы, казаки, к твоему сведению, потерпели от Сталина, этого косорукого дьявола, не меньше, если не больше. Известно ли тебе о том, что в июне сорок пято­го года англичане выдали советским властям сдавшие­ся им, как победителям, казачьи части?

—   Что? Нет, не известно...

—       Худо нам, казакам, без памяти жить-то. Ведь почти никто из нас не знает, что эти проклятые своло­чи, что сидят на Британских островах, подписали на Ялтинской конференции секретное соглашение, соглас­но которому казачьи части, сформированные на основе организации Совет Дона, Кубани и Терека, были пере­даны сталинским палачам на расправу.

—   Но они же, эти части, воевали на стороне фаши­стов, — попытался заступиться за «проклятых британ­ских сволочей» Терпухин.

—   Да нет, Юра. Они в боевых действиях почти не участвовали. Немцы казакам особо не доверяли. Так нот, депортация казаков началась в июне сорок пятого и южноавстрийском городишке Линц. Пятьдесят тысяч канаков с подачи верхушки английской армии были Орошены коммунистами за решетку, угнаны на Колы­му, а половина депортированных окончила свои дни за колючей проволокой. Почему мы об этом не знаем, а? Чеченцы при каждом удобном случае вопят, что с ними поступили жестоко, а как с нашими отцами-дедами по­ступили? Сегодня какое число? Первое июня? Между­народный день детей? Ни хрена! Сегодня день траура для всего казачества!

Терпухин, поняв, что толку от Ковалева нет, ушел, не сказав в ответ ни слова. В самом деле, он не был силен в истории казачества. В программе советской школы, которую он окончил в станице Орликовой, о казаках почти ничего не говорилось. Однако позже Терпухин узнал, что атаман Всевеликого войска Дон­ ского Петр Николаевич Краснов, избранный на эту должность еще в тысяча девятьсот восемнадцатом го­ду белогвардейским «Кругом спасения Дона», активно сотрудничал с фашистами, объявил со своими пособ­ никами Второй Казачий Сполох и вторую войну боль­шевистскому режиму. За это Краснов, и был казнен через повешение в январе тысяча девятьсот сорок седьмого года.

Прошло несколько дней. О Демидове ничего не бы­ло слышно. Как в воду канул. За это время в степь между станицами Орликовой и Гришановской прибыла часть российского МВД и устроила некое подобие по­ гранично-пропускного пункта на дороге, которая вела из Орликовой в Гришановскую. Еще два блок-поста были оборудованы на въезде и выезде в самой станице Гришановской.

Эмвэдэшников по ночам обстреливали, и они днями спешно обкладывали свои четыре вагончики и автомо­бильные кунги мешками с песком.

Юрий несколько раз ездил в станицу Гришанов­скую, чтобы найти там Ахмета. Терпухина всякий раз останавливали постовые, и ему приходилось долго и нудно объяснять, куда подевался его паспорт.

В самой Гришановской родственники Ахмета ут­верждали, что парень тоже пропал с того самого дня, когда уехал с ним на розыски угнанного автомобиля. Приходилось возвращаться на хутор ни с чем. На по­сту Юрия встречал уже другой постовой, и опять ему приходилось тянуть из себя жилы, объясняя отсутст­вие паспорта.

Однажды в Гришановской Терпухин наткнулся на знакомую девушку-чеченку, которую видел в том доме, куда его с Демидовым определили ночевать. Девушка спешила куда-то по своим делам. Юрий обогнал ее на автомобиле, вылез из салона и пошел навстречу. Она тут же его узнала, вся вспыхнула, залившись багрянцем, проступившим даже через ее смуглую кожу, но не повернула назад, не бросилась бежать, а, поборов сму­щение, шагнула вперед, причем ее рука нырнула во внутренний карман жакетки.

Терпухин напрягся, подумав, что, возможно, девушка попытается убрать его с дороги при помощи оружия. Однако девушка вытащила два красных пас­порта, аккуратно завернутых в полиэтиленовый ме­ шочек.

-    Это ваши!

Терпухин успокоился, взял протянутые книжечки и убедился, что это действительно их паспорта.

— А где второй русский, Демидов?

-       Не знаю, — испуганно ответила девушка. — Они..  Они увезли его...

—      А где Ахмет?

—  Ахмет? Ахмет здесь. Но он ни в чем не виноват, он боится тебя...

—      Отведи меня к нему. Пусть не боится, я ничего ему не сделаю. Садись в машину. Кстати, как тебя кличут?

—  Фатха, — робко произнесла девушка, и лицо ее снова залила краска.

«И чего она все краснеет? — подумал Терпухин. — Робеет, что ли? Не похоже, чтобы чеченские девушки так робели. А может, стыдится чего, совесть нечиста?»

Терпухин подъехал к дому, в котором проживали отец и мать Ахмета. Как и следовало ожидать, Ахмета гам не оказалось. Когда же Фатха растолковала его ро­дителям, что Терпухин ничего дурного их сыну не сде­лает, отец Ахмета, седобородый пучеглазый старик, постучал клюкой в потолок. На чердаке послышался шум, и в комнате появился Ахмет. Как и его родствен­ница Фатха, он залился краской.

—   Ты можешь мне объяснить, что случилось? — сурово произнес Терпухин.

—   Я не виноват, я не знал... — затараторил Ахмет, поглядывая то на Терпухина, то на Фатху. Девушка что-то сказала ему по-чеченски.

—   Это они украли машину, — осмелел Ахмет, — и не хотели отдавать.

—   Вот как? — деланно удивился Юрий. — А зачем им понадобился Демидов? Он у них?

—   Не знаю. Они украли машину и продали ее ро­дителям Фатхи, — Ахмет указал на девушку.

—   Интересно, за сколько?

—   Не знаю, — Ахмет опустил глаза.