Каз никак не мог к ней привыкнуть. Интересно, что будет дальше — черные машинисты? Точнее, машинистки? Нет, у него не было никаких претензий к миссис Дженкинс: она чистоплотная, спокойная, профессиональная, никогда не повышает голос — но все же…
Из левого угла комнаты его окликнул Марино. Долович подошел и встал за спинкой его кресла. Бросив взгляд на табло, он сразу оценил ситуацию: какой-то поезд на южном направлении неподвижно стоял между «Двадцать восьмой» и «Двадцать третьей».
— Лежит, как мертвый, — сказал Марино.
— Вижу, — ответил Долович. — И давно?
— Уже две-три минуты.
— Давай сигнал Центру управления, пусть свяжутся с машинистом.
— Уже, — удрученно произнес Марино. — Они пытаются, но он не отвечает.
Долович мог бы с ходу назвать множество причин, по которым машинист не откликается на запрос. Например, его просто нет в кабине: вылез на пути, чтобы выключить случайно сработавший блокиратор, или пошел поправить заевшую дверь в одном из вагонов. Случись что-то более серьезное, — машинист обязательно сообщил бы об этом по радио линейному диспетчеру. Но при любых обстоятельствах доложить о причине остановки в Центр управления машинист был обязан.
Глядя на табло, Долович сказал:
— Бьюсь об заклад, у него просто рация испортилась. А дойти до аварийного телефона в туннеле этому чертову лентяю уже не под силу. Раньше, небось, исправно бегали.
Когда он сам начинал работать, о такой роскоши, как двухсторонняя радиосвязь, и мечтать не приходилось. Если у машиниста возникала какая-то проблема, ему приходилось спускаться на пути и топать до телефона — они висят в туннеле через каждые пятьсот футов.
Подавляя отрыжку, Долович прохрипел:
— Который поезд?
— «Пэлем Сто двадцать три», — ответил Марино. — Смотри, зашевелился! — Голос Марино вдруг зазвенел от удивления. — Господи, да он назад едет!
Райдер
Лонгмэн постучал костяшками пальцев в металлическую дверь кабины. Райдер открыл не сразу: он вытаскивал из коричневого саквояжа автомат. И только после этого впустил Лонгмэна.
— Надень маску, — приказал Райдер. Он пнул ногой чемодан Лонгмэна. — И доставай оружие.
Он вышел из кабины и прикрыл за собой дверь. Свой автомат Томпсона он держал у ноги, стволом вниз. В середине вагона Стивер, уже не стараясь быть незаметным, вытаскивал свой автомат из цветочной коробки. В конце вагона маячил Уэлком. Он, как обычно, ухмылялся, его «томми» был направлен на пассажиров.
— Прошу внимания, — громко произнес Райдер и увидел, как к нему повернулись лица пассажиров — не разом, а вразнобой, в зависимости от реакции каждого. Теперь он держал автомат на сгибе правой руки, пальцы левой обнимали скобу спускового крючка позади магазина. — Всем оставаться на своих местах! Не шевелиться! Кто двинется, пристрелим на месте. Второго предупреждения не будет. Кто пошевелится — будет убит.
Ему пришлось опереться на дверь кабины, когда вагон медленно тронулся с места.
Каз Долович
Красные полосы на табло в Башне замигали.
— Поехал, — сказал Марино. — Едет вперед.
— Сам вижу, — пробурчал Долович. Он опирался руками на кресло, не отрывая взгляда от табло.
— Опять встал, — тихо комментировал Марино. — Стоит на полпути между станциями.
— Бред какой-то! — вскипел Долович. — Я вот сейчас пойду и собственными глазами посмотрю, что там происходит. Что бы ни случилось, жопу ему оторву!
И тут же прикусил язык: миссис Дженкинс! Ее лицо было совершенно непроницаемым. Господи, думал Долович, направляясь к дверям, если нельзя ругаться, так уж лучше вообще молчать. Интересно, те, кто разрешил женщинам работать диспетчерами, думают, что управлять движением можно без ругани?
— Долго этот проклятый поезд будет там торчать? — послышался разъяренный голос из динамика. — Вы куда там, мать вашу, глядите, будь оно все проклято?
Главный диспетчер Центра управления. Долович ухмыльнулся прямо в застывшую от негодования спину миссис Дженкинс.
— Передайте его милости, что старший линейный диспетчер уже вышел, — бросил он и закрыл за собой дверь.
Райдер
Автоматы стоили немалых денег, сделать обрезы из дробовиков — по-настоящему смертоносное оружие — было бы куда дешевле. Райдер считал автомат чем-то вроде оборудования для звуковых эффектов; как оружие его нельзя было воспринимать всерьез. Допустим, на близком расстоянии он еще обладает достаточной убойной силой, однако из него трудно бить точно в цель, ствол при стрельбе все время уводит вверх и вправо, а на дистанции в сто ярдов от автомата вообще практически никакого проку. Но он был согласен, что «томми» производят важный психологический эффект. Джо Уэлком называл автомат «оружием, которое вызывает уважение», и, даже если отбросить его ностальгию по эпохе гангстеров, был, в сущности, прав. Невозможно было не ощущать уважение к пушке, способной выплюнуть 450 смертоносных пуль 45-го калибра в минуту. «Томми» просто обязан произвести правильное впечатление на пассажиров, которых фильмы про гангстеров убедили, будто автоматы так и косят людей десятками.
В вагоне стояла мертвая тишина, если не считать стука колес и скрипа подвески. Лонгмэн начал плавно тормозить. Стивер стоял ровно посередине вагона лицом к Уэлкому, который занял позицию в заднем конце. Оба были в масках. Райдер наконец пересчитал пассажиров в передней части вагона. Шестнадцать человек. Нет, лучше так: дюжина плюс еще четыре штуки — ведь это же товар. Но как он ни старался смотреть на этих людей с полным безразличием, безликая масса все же распадалась на отдельные лица.
Двое мальчишек смотрели на него широко распахнутыми глазами — пожалуй, не столько испуганные, сколько восхищенные тем, что принимают участие в ожившей сцене из криминального телесериала.
Их ошеломленная мамаша, которая так и не решила пока, что лучше — грохнуться в обморок или встать на защиту своих детенышей.
Похожий одновременно на хиппи и на Христа парень с перетянутыми ремешком длинными волосами, с бородкой, в шерстяном пончо, расшитом индейскими узорами, и в сандалиях на босу ногу. Кажется, в полной отключке. Или недавно вмазался, или, наоборот, отсыпается после долгого трипа.
Броская черноволосая девица в брезентовой армейской панаме — дорогая шлюха?
Пятеро черных: два почти одинаковых парня с какими-то свертками — худые грустные физиономии с громадными глазищами, белки так и сверкают. Бунтарского вида парень — берет, как у Че, плащ как у Хайле Селассие.[4] Мужчина средних лет, с гладкой кожей, прекрасно одетый, с аккуратным кейсом на коленях. Дородная женщина, наверно, домохозяйка, в пальто с лисьим воротником —
