Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести
В пятый том вошли в основном военные повести автора: «На дальних подступах» — о боях панфиловцев под Москвой; «Парламентер выходит из рейхстага» — о воинах казахстанцах и о Герое Советского Союза И. Я. Сьянове; «Осеннее равноденствие» — о делах и людях одного целинного совхоза в 60-е годы; «Ожидание» — несколько страниц героической летописи батальона Михаила Лысенко — резерва генерала Панфилова; «В те дни и всегда» — о защитниках Брестской крепости.
Военные произведения Дм. Снегина отличаются лаконизмом и реалистичностью письма, документальной основой и повествуют о замечательных качествах советских людей, воинов, патриотов, интернационалистов.
НА ДАЛЬНИХ ПОДСТУПАХ
ГЕНЕРАЛ
1
Иван Васильевич Панфилов, как и всякий кадровый военнослужащий*, быстро свыкался с незнакомыми местами, с новой обстановкой. Проходил день-другой, и все становилось привычным, близким, обжитым. Но вот уже неделю жил он в Алма-Ате, а своеобразная, неповторимая красота этого города не переставала волновать его.
Особенно нравились улицы. Прямые, как стрелы, пролегли они с юга на север и с востока на запад, и казалось, что нет им конца-края. Деревья густым, ровным строем вытянулись вдоль тротуаров. Пирамидальный и серебристый тополь, кряжистый дуб, крепыш-карагач, широколистый вяз, березы, липы, белая акация... Не город — сад!
Сейчас, в это раннее утро, пустынные улицы Алма-Аты были особенно красивы. Машина мчалась по городу, и Панфилов с удовольствием поглядывал по сторонам. Промелькнули последние дома предместья, и, прогрохотав по деревянному настилу моста, машина устремилась в горы.
По густому бурьяну прилавков еще ползла мутная пелена рассвета, но солнце вот-вот должно было появиться. И прежде чем машина успела нырнуть с высокого пригорка в лесистое ущелье, Панфилов заметил, как одна из далеких вершин внезапно озарилась красноватым пламенем, и сразу снежная гряда гор, доселе слитая с мглистой далью и едва угадываемая, рельефно проступила на иссиня-матовом небосклоне.
Шофер прибавил газу. Вчера, когда ездили выбирать место для полевых учений, генерал внимательно изучал незнакомый путь и теперь вел машину уверенно, без рывков, хотя мостовая давно осталась позади, и то и дело надо было переключать скорости, приноравливаясь к трудной узкой горной дороге.
Отважно преодолев речушку с предательским илистым дном, не забуксовав на противоположном крутом, влажном от всплесков волн берегу, шофер вырулил на узкий лесистый гребень и затормозил. Здесь вчера генерал наметил себе наблюдательный пункт.
Панфилов, не покидая кабины, приподнялся, поднес к глазам бинокль. Впереди расстилалось горное плато, покрытое сероватым ковром полыни. То тут, то там колюче кустился шиповник и барбарис.
Панфилов пристально и долго осматривал в бинокль долину, потом опустился на сиденье, недовольно сдвинув короткие брови. Шофер выждал, как ему показалось, положенное время и осторожно спросил:
— Будем трогаться?
— Погодите, — сухо ответил генерал, и в его голосе водитель уловил нотки раздражения.
Панфиловым действительно овладела досада, как только он внимательно, с профессиональной придирчивостью осмотрел плато. И не потому, что он сразу приметил на краю противоположного гребня цепочку плохо замаскированных окопов, отрытых, видимо, минувшей ночью. Ему не понравилось другое — тишина и покой, царившие в этот час на плато, хотя тактические учения уже должны были быть в разгаре.
Ему вспомнился вчерашний разговор в штабе. Утвердив план предстоящего учения, он приказал:
— Начнете без меня. Я приеду попозже.
Командир батальона Баурджан Момыш-улы* сверкнул черными глазами и, приложив руку к козырьку, отчеканил:
— Есть начинать без вас!
Панфилову понравилось, как старший лейтенант произнес эти слова, как он, четко повернувшись, быстро и в то же время неторопливо пошел к дверям.
Когда комбат вышел, Панфилов вопросительно поднял глаза на батальонного комиссара, который почему-то задержался в комнате. Этот человек с подвижным нервным лицом и волнистой шапкой русых волос показался генералу знакомым. «Впрочем, когда долго служишь, все военные кажутся тебе знакомыми», — тут же подумал генерал, продолжая вопросительно смотреть на комиссара полка.
— Позвольте обратиться?
— Слушаю.
— Разрешите, товарищ генерал, после учений в полевой обстановке принять от бойцов присягу.
Панфилов медлил с ответом, и батальонный комиссар добавил:
— Комиссар дивизии в курсе дела. Он согласен.
— Проведете хорошо учения — примем присягу, — улыбнулся Панфилов и, считая разговор исчерпанным, протянул собеседнику руку. Батальонный комиссар, стиснув ладонь генерала, горячо произнес:
— А ведь мы давно знакомы с вами, Иван Васильевич. Логвиненко моя фамилия*, Петр Васильевич. В Душанбе на учениях встречались. Только тогда вы были полковником, а я политруком. Помните?
Панфилов пристально вгляделся в открытое нервное лицо комиссара, и ему действительно показалось, что он припомнил его.
— Выходит, старые знакомые. Очень рад, — улыбнулся Иван Васильевич. — Со старыми друзьями сподручнее в бою.
Они вспомнили кое-кого из прежних сослуживцев и подивились, как много времени прошло с тех пор.
— С учениями не подведем, товарищ, генерал, — заверил на прощанье Логвиненко.
При воспоминании об этом разговоре у Панфилова еще неприятнее стало на душе. Досадливо сдвинув брови, он откинулся на спинку сиденья, отчего пружины глухо загудели. «Не подведем... Вот и не подвели», — неприязненно подумал он и еще раз поглядел на плато, чего-то ожидая... Там было по- прежнему спокойно.
