отвоевали свои жизни, но Провал погиб. Здесь больше нельзя оставаться. Ткачи придут снова, и в следующий раз они будут осторожнее и хитрее. В следующий раз всей удачи этого мира не хватит, чтобы спасти город.
Войска дома Икэти медленно въехали в Провал. Бэрак Зан и Мисани ехали впереди. Они устали не меньше горожан, но по другим причинам. Их вымотала бешеная скачка из Зилы. Едва не загнали лошадей. Когда Фарех вырвал из Кседжена знание о Люции, Зан наконец-то поверил Мисани. Он взял тысячу всадников, которых привел под Зилу, и во весь опор помчался в Провал. Мисани вела его. Они проехали к югу от Бараска, по северной окраине ужасного леса Ксу и въехали в Разлом к югу от Провала. Мисани вела их тропами, которые пригодны для конных. Обычно эти пути крайне опасны из-за враждующих кланов. Но в эти дни перед лицом великой опасности Разлом отбросил мелкие междоусобные распри. Поэтому Мисани и Зана ничто не задержало, и они прибыли как раз вовремя.
Однако никто не встречал их как героев. Лишь немногие поняли, что крах врагов — это их заслуга. Их встречали взглядами, в которых выражались чувства от любопытства до гнева: зачем эти конные воины в Провале сейчас? Где вы пропадали, когда были так нужны?
Мисани понадобилась вся сила воли, чтобы сохранить хладнокровие. В каждом новом трупе она боялась узнать Кайку, Люцию или кого-то еще из друзей. Нескольких мертвых она смутно вспомнила, но не стала о них плакать: она еще не знала, насколько страшна ее собственная потеря. Разрушенный дом — тяжкое зрелище, но Мисани не отличалась особой сентиментальностью, для нее место — это всегда только место. Но она страшилась спросить о судьбе друзей, страшилась того, что могла услышать в ответ. Насколько она знала Кайку, та обязательно должна была быть в гуще событий. Упрямая девица, которая не отступит ни перед чем… Мисани старалась не думать, что будет с ней, если Кайку погибла.
Она не совсем понимала, куда именно ведет людей Зана. Ею руководило только яркое чувство того, где ей нужно быть — и указания, что оставила Кайлин в ее голове. Даже спустя несколько часов Мисани не до конца пришла в себя от потрясения, которое пережила, когда в ее мыслях прозвучал голос Кайлин.
Цепь событий уже сложилась в ее голове: вороны Люции заметили их издалека, Кайлин воспользовалась
От всех этих «если» Мисани бросало в дрожь.
Она вспомнила Чиена, его грубые черты, бритую голову. Ей было не жаль его или почти не жаль. Он был хорошим человеком, это правда, но хорошие люди умирают так же часто, как и плохие. Мисани это знала. Она подозревала, что её отец приложил к этой смерти руку. Но ее убийцам теперь не достать: из Зилы ее вывезли тайно. В конце концов, Чиен не выполнил просьбу, и Мисани не считала себя обязанной выполнять свое обещание. При других обстоятельствах она, возможно, повела бы себя более благородно. Но сейчас нужно подумать о благополучии матери, это важнее, чем договор, который ушел вместе с Чиеном. Мир жесток, но и Мисани научилась быть жестокой.
Они повернули на пыльную улицу, и Мисани увидела, куда привела ее Кайлин. Воины остановились. Она спешилась и медленно пошла вперед — по ковру из вороновых трупов, мимо трупов ткачей и фурий, мимо тела мертвой сестры. Посреди этого кошмара, как черный шпиль, возвышалась Кайлин. Люция склонилась над телом Заэлиса, закрыв лицо руками.
Мисани остановилась перед высокой женщиной и встретилась с ней взглядом. Радужки Кайлин вновь стали обычного зеленого цвета.
— Мисани ту Колай, — с поклоном произнесла сестра. — Я приношу тебе искреннюю благодарность.
Мисани слишком нервничала, чтобы тратить время на соответствующие любезности.
— Где Кайку? — спросила она.
Кайлин ответила не сразу, и сердце Мисани болезненно сжалось.
— Я не знаю наверняка, — сказала наконец Кайлин. — Она отправилась на другой конец Разлома. Там она уничтожила колдовской камень, который мы обнаружили. Вы с ней решили исход этой битвы. Если бы ткачи продолжали сражаться с нами, я не смогла бы направить тебя к Погонщикам.
«Колдовской камень?» — подумала Мисани, но ничего не сказала. Похоже, она многое пропустила.
— Связаться с Кайку я не могу, — продолжила Кайлин. — Она мне не отвечает. Я не знаю, что это значит.
Мисани взвесила все возможности. Полная неизвестность. Кайлин взглянула на Люцию.
— Она просидела вот так уже несколько часов. Мы не можем убрать тела. Боюсь, что она получила рану, от которой никогда не оправится.
Мисани собиралась ответить, но услышала позади себя и оглянулась. Зан шагал между трупами. Он смотрел только на…
— Люция?
Она подняла голову, услышав его голос, но не больше.
— Люция? — повторил он. Она повернулась к нему. Лицо и волосы — в красном.
Зан прерывисто вздохнул. Она медленно поднялась на ноги.
Они смотрели друг на друга.
И она раскинула руки. Кровь Заэлиса измазала ее ладони. Нижняя губа Люции задрожала, и лицо исказилось от рыданий. Зан бросился к ней и стиснул в объятиях, и Люция отчаянно вцепилась в него. Ее хрупкое тело дрожало. Они стояли обнявшись среди дыма, горя и смерти, отец и дочь, и годы тоски друг по другу заставляли их сжимать руки еще крепче.
Глава 37
Кайку пошевелилась и открыла глаза, щурясь от яркого полуденного солнца. Тело ныло, высохшая одежда царапала кожу. Рядом слышался негромкий разговор костра. Пахло жареным мясом. Кайку лежала на каменистой земле в неглубокой ямке, с трех сторон окруженной скалами. Ее мешок лежал под головой и играл роль подушки. Воздух был неподвижным и тихим: ни насекомых, ни птиц. За несколько недель она привыкла к этой тишине. Значит, колдовской камень еще близко.
Она поспешила сесть, но невольно поморщилась: болезненно напряженные мышцы явно не желали такого поворота дел. Тсата склонился над костром.
— Не напрягайся, — посоветовал он. — Ты еще очень слаба.
— Где мы? — Кайку попыталась задать вопрос, но в горле так пересохло, что у нее получилось только слабое сипение. Тсата протянул ей бурдюк с водой. Кайку долго и жадно глотала благословенную влагу, потом заставила себя оторваться, глубоко выдохнула и повторила свой вопрос более внятно.
— В нескольких милях к западу от шахты. Думаю, мы в безопасности, по крайней мере, пока.
— А как мы сюда попали?
— Я тебя нес.
Кайку потерла лоб, стараясь сообразить. Теперь ей казалось, что кое-что она помнит, на грани сна и яви: вода, ее тянет куда-то в черноту, потом Тсата несет ее, как убитого оленя, на плечах.
— Мы выбрались из шахты тем же путем, что и попали внутрь?
Тсата кивнул.
— Мы поднялись в черпаке так высоко, как только могли, а потом я бежал с тобой на плечах. К счастью, наверху искаженных не было. — Он тепло ей улыбнулся. — Наверное, ты этого не заметила. Последнее усилие стоило тебе дорого.
Она фыркнула.
— Есть хочешь? — Тсата указал на костлявую тушку неизвестного зверя, которую жарил на вертеле над костром.
