Петров, укладывавший второй сруб, обернулся. Прямо перед ним стоял негр в грязной, замызганной одежде, отдаленно напоминавшей форму бойца Красной Армии.
— Уголь, что ли, грузили? — спросил комроты.
— Так точно! — улыбнулся «негр». — Все разбито, грузим вручную. Старший сержант Воробьев. Направлен вам в помощь.
— Сколько у вас бойцов?
— Двенадцать, товарищ старший лейтенант.
— Вот что, Воробьев. Нам нужны рельсы, шестнадцать штук. Лейтенант Нечитайло тебе покажет, как их укладывать. Нечитайло!
— Шо!
— Бери наводчиков и стрелков-радистов, водителей не трогай, им сейчас танки сводить. По четыре рельса на один скат. Давайте, пока они не налетели.
Рельсы были наклонно уложены на штабеля, затем поперек них настелили шпалы, скрепив скобами. Часть шпал примотали к рельсам проволокой.
— Кончится война — на кондитерскую фабрику пойду работать, — пот прочертил в угольной маске причудливые дорожки, отчего вид у старшего сержанта стал просто сказочный. — Ничего тяжелее конфет таскать не буду. Товарищ старший лейтенант, мы вам нужны еще? А то работы — море, два завода грузим, пути, опять же, чинить нужно.
— Вам отметить что-нибудь надо? — спросил комроты.
— Это ваш комбат нашему лейтенанту пусть отмечает. Мне главное, что мы у вас тут все закончили. Разрешите идти?
— Идите, — кивнул Петров.
— Эй, кочегары, подъем! Нас утро встречает прохладой!
Железнодорожники, завершив работу, попадали, где стояли, и теперь со стонами поднимались на ноги. Тех, кто успел уснуть, будили, не стесняясь в выражениях.
— Третьи сутки на ногах, товарищ старший лейтенант, — словно извиняясь, пояснил Воробьев. — Ну, все, товарищи, довольно этой художественной самодеятельности! Перед танкистами стыдно!
Красноармейцы побрели к голове эшелона.
— Трое суток, — кто-то из танкистов уважительно присвистнул. — Молодцы, чумазые.
Петров отошел в сторону и посмотрел вдоль состава. Еще два съезда были уже готовы, только у шестой платформы продолжали возиться железнодорожники и бойцы первой роты. К платформе подбежал комбат:
— Иванов! Ты что, до вечера тут застрял? Берлин без тебя возьмут!
Обычно вежливый и сдержанный Шелепин разошелся не на шутку. Иванов, похоже, начал оправдываться, отчего комбат совершенно вышел из себя:
— Товарищ лейтенант! Если старший по званию делает вам замечание, извольте отвечать «Есть» и принимать меры к устранению недостатков! А не задницу почесывать! Десять минут вам на окончание работ!
Турсунходжиев подошел к Петрову и, посмотрев на экзекуцию, повернулся к командиру роты:
— Может, поможем, товарищ старший лейтенант?
— Приказа не было. Ничего, ему комбат сейчас так поможет…
Иванов управился за семь минут. Комбат тем временем успел пройти вдоль эшелона и осмотреть все съезды. Сделав пару замечаний Бурцеву и сдержанно похвалив работу роты Петрова, Шелепин вернулся к паровозу. Настроение у майора было хуже некуда. Из трех его ротных командиров один никуда не годился, другой был ни то ни се. Бурцев, наверное, сможет действовать самостоятельно, а вот Иванов… В характеристике лейтенант значился отличником боевой и политической подготовки. Комбат хмыкнул. Если у них такие отличники, то на что похожи остальные? Хотя Бурцев, вон, справляется, кажется. Рассчитывать, похоже, можно только на этого… Петрова. К тому же у него вроде бы даже имеется боевой опыт.
— Юрий Давыдович!
Комбата догоняли комиссар и трое железнодорожников.
— Юрий Давыдович, наша паровозная бригада, Арсеньев прислал.
Комбат оценивающе осмотрел всех троих. Один пацан лет семнадцати, один дядька под пятьдесят. А вот этот, похоже, старший.
— Майор Шелепин, — протянул руку комбат.
— Старший паровозной бригады имени героев КВЖД машинист Трифонов, — невысокий широкоплечий крепыш стиснул ладонь Шелепина.
— Ого, даже орденоносец, — улыбнулся комбат, глядя на помутневший орден Трудового Красного Знамени на тужурке машиниста. — За что, если не секрет?
— За проводку тяжелых составов. Сами методу придумали, сами освоили, потом даже в Москву ездили доклад делать. А вы? Если не секрет, конечно? — Трифонов с ответной усмешкой кивнул на боевое Красное Знамя на груди у Шелепина.
— За бои у Баин Цагана, Халхин-Гол.
Машинист слегка наклонил голову, словно подтверждая что-то, затем повернулся к платформам:
— Легкие сгружать уже приходилось. А вот таких еще не видел. Сколько они весят?
Комиссар предостерегающе поднял бровь.
— Нет, если военная тайна — я понимаю, — покачал головой Трифонов.
— Да ладно, Михаил Владимирович, под мою ответственность, — поморщился комбат. — Средние — 26 тонн. Мой, флагманский, вон на третьей платформе — под пятьдесят.
— Понятно, — машинист, видимо, что-то прикидывал, осматривая эшелон. — Немного неудачно, конечно, все средние в хвосте, ну, ладно. Значит, договоримся так, товарищ майор. Я буду подавать состав вперед. Пока Сева, — он указал на пацана, — не даст сигнал красным флажком, с места не трогайтесь.
— Хорошо. Соответственно, пока мы вам дважды флажком не отмахнем — вы тоже не двигайтесь.
— Ясно. Тогда мы — на паровоз.
Железнодорожники быстрым шагом направились к локомотиву. Шелепин повернулся к комиссару:
— Сборный пункт будет вон там, в автопарке. Михаил Владимирович, поставьте регулировщиков перед поворотом и перед воротами. Машины сразу маскировать брезентом. Надо постараться управиться за час-полтора. Черт, погано, что мы ехали сами по себе! Хоть бы взвод пехоты дали! Командиры рот, ко мне!
В этот раз ротные явились пред светлые очи комбата почти мгновенно. Майор последний раз, в деталях, разъяснил, что от них требуется, указал пункт сбора танков после спуска. При этом Шелепин пристально смотрел на Иванова, который не знал, куда деваться. Покончив с разъяснениями, комбат спросил, есть ли вопросы. Иванов, набравшись смелости, сообщил, что у половины его механиков опыт вождения «тридцатьчетверки» — всего несколько часов. Лейтенант очень хотел бы знать, как ему избежать аварии в такой ситуации. Комбат кивнул и сказал, что вопрос правильный. В случае, если командиры не уверены в опыте водителей, им следует самим занять место за рычагами. Отличникам боевой и политической подготовки не составит труда свести танк на землю. Иванов покраснел.
— Запомните, вы лично наблюдаете за разгрузкой своих танков. Как только танк спущен — даете отмашку флажком в мою сторону. Один раз. Запомнили? И не дай бог, кто-нибудь воткнет машину. Буду рассматривать это как сознательное выведение из строя со всеми вытекающими. Все, приступайте.
Командиры рот бегом бросились к своим платформам.
— Надеюсь, не напортачат, — пробормотал Шелепин.
— Смотри, Юра, накаркаешь, — усмехнулся комиссар. — Послушай старого политработника, майор. Все, что мог, — ты сделал. Теперь просто стой и смотри. Курить хочешь?
— Махорка?
— Обижаешь. Папиросы у меня.
— Хорошо живут старые политработники, — майор достал из протянутого портсигара папиросу и вынул из кармана зажигалку.
