здоровый. По дороге сюда мама с Майклом, как всегда, играли в «Напугай овечку» — рядом с каждой овцой, мимо которой проносился их джип, Майкл гудел в клаксон, а всякий раз, как завидят сбитое машиной животное, они одновременно поднимали вверх сжатые кулаки. Как бы чтя дух мертвого существа. «В юношеском задоре». Раньше, когда Астрид сильно расстраивалась из-за зверюшек, она тоже так делала. Но ей уже двенадцать, и она знает, что, в конце концов, это просто трупы.
Нет, вряд ли зверек почувствовал, как она его ткнула.
Придумала! Она сделала это для школьного проекта.
Астрид снова приникает глазом к видоискателю. Очень важно рассматривать вещи внимательно, особенно всякие непонятные. Мама всегда так говорит. Минуя темную прихожую, Астрид входит в комнату. Тут видоискатель вспыхивает ярким светом, так что она на миг слепнет. Астрид резко убирает камеру от глаз.
Она моргает. Так ярко, чуть глаза не лопнули.
На диване у окна кто-то сидит, она видит силуэт. Но из-за дневного света и из-за вспышки, от которой у нее в глазах все мелькают черные и красные точки, вместо лица — неясное пятно. Астрид опускает глаза вниз и смотрит на ковер, пока зрение не приходит в норму. Она видит чьи-то босые ноги.
Наверное, кто-то из деревни, опять насчет дома. Или кто-то из учеников Майкла. Астрид опять моргает и отворачивается, как бы игнорирую ту часть комнаты. Она с особой осторожностью выключает камеру, потом достает из-за стопки старомодных идиотских детективов в мягкой обложке зарядное устройство и новую батарейку. И уносит все хозяйство в кухню.
Майкл чистит грушу. На тарелку, с которой ело черт знает сколько людей, бывавших в этом доме. Чистит он грушу ножом с деревянной ручкой. В которую впиталась грязная мыльная вода черт знает за сколько лет, пока его раз за разом мыли все те давным-давно умершие люди, что жили здесь или проводили отпуск.
В тостере тоже полно крошек, оставшихся от непонятных умерших людей. Астрид кладет свои вещи на пол рядом со стулом, берет кусок фольги, потом отламывает кусок от неначатого конца батона. Она накрывает фольгой отстойный мини-гриль, кладет внутрь кусок хлеба и включает аппарат. И садится на стул возле двери и болтает ногами.
— Кто это там в гостиной? — спрашивает она Майкла. Сейчас тот режет очищенную грушу на аккуратные бледные дольки.
— Это к маме, — говорит он. — У нее машина сломалась.
Он берет тарелку с тонко нарезанной грушей и идет к входной двери, что-то напевая. Это песня Бейонсе. Он очень собой доволен и выглядит дико пафосно.
Астрид шлепает ладонью по стулу сбоку — интересно, больно будет или нет. Больно, но не очень. Она шлепает сильнее. Сейчас больнее. Конечно, если рассуждать научно, можно доказать, что ее ладонь никогда не ударит по стулу, «разложив» расстояние между ними на бесконечное количество отрезков. Она шлепает еще. У-я!
Астрид ждет, чтобы хлеб подгорел.
Слышно, как Майкл что-то громко говорит в гостиной. Астрид подходит к мусорному ведру, поднимает крышку. Очистки груши лежат сверху, на остатках вчерашнего ужина. Изнутри шкурки белые-белые. Астрид достала их. Майкл почистил грушу не отнимая ножа. Она складывает очистки в ладошке, так чтобы они снова приняли форму целого плода. Даже верхушка с черенком ложится сверху словно шапочка. Настоящая груша-пустышка!
Она снова опускает пружину очистков в ведро, крышка падает сама. Потом моет руки в раковине. Возвращается Майкл. Она видит, как стремительно тухнет его улыбка, предназначенная тому человеку в гостиной.
— Что-то горит, Астрид! — говорит он.
— Знаю, — отвечает Астрид. Майкл вынимает из гриля поднос с хлебом, открывает ведро и выбрасывает тост горелой стороной вверх прямо на очистки груши.
— Ты бы отрезала ровный кусок, — говорит он. — Тогда бы он не подгорел.
— А я люблю горелый!
Он отрезает два ровных куска от батона и закладывает их в тостер.
— Спасибо, я не буду, — говорит Астрид.
Майкл не реагирует. Вот дурак несчастный. Между прочим, она вынуждена носить его фамилию, она все время произносит ее вместе со своим именем, а права голоса, видите ли, не имеет. Она берет в охапку свои вещи и идет обратно в прихожую. Но Астрид понятия не имеет, где именно в этом отстойном доме находятся розетки. Что-то ни одной не видно. Она пока знает только, где розетки в гостиной — самой первой комнате. Можно было, конечно, пойти наверх, в свою комнату, но, как назло, она слышит, что Катрина сейчас как раз пылесосит в ее комнате. Правда, пылесос не делает погоды в смысле дезинфекции — это лишь уборка по поверхности. А ведь все эти мертвецы лизали мебель своими мерзкими языками, а частицы кожи со старческих пальцев втерлись в поверхность перил.
Астрид вошла в гостиную. Все розетки около телевизора уже заняты. Если она что-нибудь отключит, ей наверняка здорово влетит.
Пылесос резко замолк. Окна в сад раскрыты. Дом наполнен звуками сада, ну, голосами птиц и так далее. Астрид проходит в другой конец гостиной, выключает из розетки лампу, ставит заряжать аккумуляторы, встает.
В квадрате солнечного света, который падает из окна над входной дверью, кто-то лежит вытянувшись на диване. Это женщина. Она забралась на диван с голыми ногами, словно у себя дома. Глаза ее закрыты. Да она спит.
Астрид подходит вплотную.
Да, это женщина, но как бы девушка. Вроде бы блондинка, но Астрид видит темные проросшие корни, там где волосы распадаются на пряди. Ее ноги покоятся на диванных подушках. Ноги с очень грязными ступнями.
С близкого расстояния она выглядит младше мамы и даже младше Катрины, но все-таки слишком взрослой для «девушки». Она совсем без макияжа. Странно.
И подмышки у нее небритые. Волосы у нее там очень густые. Ее ноги, и голени, и ляжки, — тоже небритые. Просто невероятно. Они прямо заросли шелковистыми, не сбритыми волосами! Будто миллиарды коротких ниточек растут прямо из кожи.
В каких-то тридцати сантиметрах от лица Астрид глаз незнакомки — девушки, женщины, неважно, — распахивается и глядит прямо на нее.
Астрид отпрыгивает назад. Она видит на полу у дивана тарелку и поднимает ее, ну, будто Майкл послал ее за этим. И с тарелкой в руках идет через комнату, выходит через открытые окна в сад и заворачивает за угол.
Зная, что из дома ее теперь не видно, Астрид останавливается. Пытается отдышаться — дыхание сбитое, прерывистое. Ужасно неприлично так разглядывать человека. Еще ужаснее, когда он разглядывает тебя. А уж если за этим застукают — это вообще.
Тарелка какая-то липкая. Астрид облизнула палец. Сладко. Она опускает тарелку на траву рядом с декоративным садиком и тут же полощет пальцы в лейке, чтобы избавиться от липкости. Интересно, а что сейчас в этой лейке? А вдруг яд от насекомых или сорняков! Астрид подносит пальцы к носу, но ничем химическим не пахнет. Тогда она их облизывает. Вообще никакого вкуса.
Астрид идет по траве к так называемому летнему домику. По крайней мере, так он был обозначен в объявлении о сдаче, а вообще-то это обычный сарай; мама и Майкл ноют по этому поводу с первого дня приезда, потому что главной причиной их приезда в эту дыру была идея, что мама лето напролет будет работать в «летнем домике» — как какой-то там великий писатель из прошлого века. Как мама работает, слышно даже на таком расстоянии снаружи. Ужасно громко, хотя у нее всего лишь ноутбук. Мама изучает жизнь людей — опять же, из прошлого века. Она печатает двумя пальцами и ужасно лупит по клавишам, как будто зла на весь свет, хотя она вовсе не злая, просто так кажется со стороны.
Астрид стоит под дверью, в нее запрещено стучать, кроме как в крайнем случае. Итак, она стоит под дверью в саду среди старых деревьев и кустов, ну как бы среди «полей и лесов, окружающих дом со всех сторон». Стоит тихонько, никому не мешая. Сравнительно с этими могучими деревьями она напоминает
