Мой май

Роман СОЛНЦЕВ МОЙ МАЙ

В далеком 1962 году молодой Роман Солнцев, только что окончивший Казанский университет, ворвался в литературную жизнь Красноярска и сразу стал яркой звездой на сибирском поэтическом небосклоне. Живы в памяти ранние его стихи - броские, метафоричные, темпераментные. Помнятся бурные поэтические вечера в молодежных кафе и библиотеках, где выступления Солнцева, воплощавшего в себе сразу 'физика и лирика', пользовались шумным успехом...

Прошли годы, десятилетия, и сегодня Роман Харисович Солнцев хорошо известен читателям всей России и как поэт, и как талантливый прозаик и драматург, и вообще как 'великий трудяга' (по выражению Виктора Петровича Астафьева), много сил и времени отдающий сплочению лучших сил сибирской литературы, отстаиванию ее коренных интересов. Более десяти лет он возглавляет созданный им литературный журнал для семейного чтения 'День и ночь', выпускает уникальную серию книг 'Поэты свинцового века', неустанно работает с молодыми авторами, ведет занятия в литературном лицее.

Можно позавидовать его разностороннему дару и бешеной работоспособности. И многие - завидуют... и не только 'белой' завистью. Но это, как говорится, дело привычное. В стране, где любимыми героями издавна были Емеля на печи да Обломов на диване, такие трудяги, как Солнцев, всегда вызывали зависть и раздражение.

Впрочем, не будем о грустном, а лучше попросим самого писателя поделиться предъюбилейными воспоминаниями и размышлениями.

Итак, слово Роману Солнцеву.

МАШИНА ВРЕМЕНИ

Первая новость признания, которая ошеломила меня, юного стихотворца, в ту пору еще студента, была статья Вознесенского в 'Литературной газете' 5 мая 1962 года 'Мы - май', где он цитировал мои стихи. Позже я узнал, что он тоже майский, родился 12-го...

А впервые почувствовал возраст, дописывая роман 'Зерцало юности', про строителей большой сибирской ГЭС. Вернее, про смысл жизни каждого из нас, безоговорочно подчинявшихся стальной воле государства. Во имя чего, если сегодня не нужны, брошены? Или не стоит проклинать, рыдать, а просто смириться - судьба. Когда меняются эпохи, разламываются государства, неизбежны потери тысяч и даже миллионов...

Это ужасно, но это так. Красный террор с блеском показал, что можно сделать с самой талантливой частью нашего народа. А нынешние перемены обидели прежде всего стариков, и это никак не красит новое государство, хотя, разумеется, оно демократичнее прежнего...

Что касается работников культуры, художников, актеров, писателей, лишь Москва их пощадила - ей это проще, с ее огромными деньгами, телевидением, сотнями издательств и выставочных залов, со своими и иностранными спонсорами. А в провинции мы все почти погибли, кто не пишет детективов и эротическую похабщину... Дело не в том, что на литературную работу не проживешь, дело в том, что негде издаться... Некоторые губернаторы находят деньги, чтобы поддержать талантливых своих земляков, помочь издать хорошие книги, например, в Иркутске и Кемерове в год выходит при поддержке властей до десятка книг. У нас, в крае, ноль. Видимо, великий Красноярский край настолько оскудел, что на это нет денег. При том, что исчезли огромные суммы, отпускавшиеся на сельское хозяйство, уголь попал в чужие руки, да много чудес произошло...

ФЕНИКС ИЗ ПЕПЛА

Я признателен Некоммерческому фонду Прохорова, который вдруг поддержал издание нашего журнала 'День и ночь'. Честно говоря, я уже смирился с тем, что мы его закроем, хотя еще осенью столичная пресса называла 'День и ночь' лучшим русским журналом вне Москвы. Гулидов, который поддерживал нас, погиб, Сорос из России ушел. Краевая власть, хоть и является учредителем 'Дня и ночи', в помощи отказала... И теперь я рад за своих коллег, которых смогу напечатать, потому что наш журнал читают даже за рубежом, через Интернет.

Кроме этого, есть надежда, что будет поддержан в своем существовании и единственный в России литературный лицей, который мы учредили шесть лет назад с Виктором Петровичем Астафьевым и Петром Ивановичем Пимашковым...

ОТЦЫ И ДЕТИ

Теперь самое время поговорить о взаимоотношениях, условно говоря, мастеров и учеников. Когда мы входили в литературу, многое, очень многое из истории великой мировой литературы и сами тексты мы узнавали устно от больших писателей. Не все в советское время печаталось, многое замалчивалось. Даже Есенин десятилетиями не издавался, гениальные романы Платонова для нас были недоступны, не говоря уж о 'белогвардейцах' Цветаевой и Набокове, малопонятном Мандельштаме и других волшебниках поэзии. Ныне же - все издано, горы прекрасных книг - только читай. Этим мы и занимаемся, в том же лицее.

Но вот что меня удручает: новое поколение почти профессиональных литераторов совершенно не знает тех, кто был до них здесь и вокруг. Только двух-трех классиков знают, включая скучного и тяжелого Бродского. Может, так оно и должно быть у этого отнюдь не романтичного, очень расчетливого, холодноватого поколения? Как говорится, за что боролись... У нас был враг - партия, узурпировавшая всю власть, диктовавшая абсолютно все, вплоть до того, какой формы должны быть пуговицы, и ее верный слуга - цензура. У молодых же ныне нет никакой бури, которая секла бы им лицо. И даже церковь с ее заповедями не указ - крестики надеты лишь для красоты.

Ну и что с ними делать? Пусть растут как хотят? Пусть с холодной усмешкой зачеркивают все и вся? Переубеждать смешно. И нет ли в нашем старании внушить им некое уважение к ушедшим и уходящим, о которых они знать не знают (назову хотя бы Юрия Казакова и Виктора Соснору, Ярослава Смелякова и Юрия Левитанского) - нет ли в этом смешного и нелепого желания продлить свою эпоху, в которой нам было интересней? Не скажу уютней - страшнее, но интересней. Иная книжка вызывала волнение в народе, как вызывает волнение в народе землетрясение. Иная строчка за двое-трое суток облетала всю страну... Сегодня только самоубийство поэта может на секунду остановить быстрые шаги читающей публики. Вот - почитали Бориса Рыжего, покончившего с собой, - и тут же забыли...

Очень хотел бы надеяться, что Виктор Петрович Астафьев избежит забвения - слишком глубоко он задел душу народа, слишком всерьез веровал в художественное, яркое слово. Может быть, хотя бы к его книгам мы привьем любовь у нового поколения в Сибири... и в частности, в лицее.

БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПОЭТ

Помню, покойный Константин Симонов сказал на своем банкете: до сего дня я работал на себя, а теперь, оставшуюся часть жизни, буду работать на других, на вас, мои друзья. Никак не сравниваю себя с этим многажды лауреатом Сталинской премии, да и в самом деле великим человеком, но могу сказать так: не написав того, о чем мечталось, я слишком рано, наверное, начал работать на других. Журнал 'День и ночь' отнял у меня не 11 лет, а, пожалуй, в два раза больше. Да и депутатство в горбачевском Верховном совете, когда практически никаких прав у нас не было, все в руках политбюро, а люди поверили, и два с половиной года мы что-то пытались делать, помочь ветеранам, больным, репрессированным...

Сделали только одно - сломали рога КПСС. Кажется, только с седьмого захода... И казалось бы, все видели: к т о расколол СССР, к т о ради власти шел на все... И все равно - до сих пор чувство вины в каждом из нас. Отсюда - самоуничижение в самой открытой форме литературы - в стихах.