Рому поразило то, что Марина как будто его убеждала, говорила легко и просто то, что он сам собирался ей объяснять, вымучивать в случае крайней необходимости и полного тупика.
– Ну да...
– Ну вот... ты получи эту прописку, а через полгода, год, летом... самое лучшее, самое стабильное время, снова, распишемся и... и переедем...
Он ощущал себя бараном. Но ход был сделан, злобная баба-судья, неспособная взять в толк, какая еще такая между ними при маленьком ребенке может быть психологическая несовместимость, дала три месяца на размышление. Какая-то надежда оставалась, но в декабре у Димки случился приступ, два подряд в течение недели, чудесный врач Андрей Петрович, которого Роман, безо всякой на то разумной причины, ни разу не увидев, не встретив, в беседе, разговоре не раскусив, просто заочно ненавидел, опять блистательно не дал «развиться отрицательной динамике», остановил процесс, один, клинический, болезнетворный, зато бракоразводному и шанса не оставил на досрочное прерывание....
Ему, этому полушаману-полуэскулапу, Рома не верил ни секунды, но вот Маринка, и допустить нельзя было, даже помыслить, что этот рев в трубку, этот сбивчивый рассказ о том, чего ему самому не довелось еще увидеть, пережить, нечто наигранное, лживое, придуманное... Нет, никогда. Только в предательском душняке сна, только в бредятине ночи, когда собаки, големы межвидового спаривания, чудища перекрестного опыления, овладевали миром...
«Ладно, все чепуха, чушь, глупости, – решил Роман и встал с кровати, оторвался от проклятого места, гнезда кошмаров. – Вперед и только вперед!»
Вот только вчера опять не смог дозвониться. Уже система. Сначала весь вечер занято, занято, занято, а потом не берут трубку. Длинные гудки. Длинные гудки. Хоть аварийку набирай, 06 или 08, чтоб линию проверили. И номер он не помнил, да и технически отсюда, из Миляжкова, неосуществимо.
Но ничего, сегодня, сегодня все наладится. Везде и сразу станет по местам. Один, последний, завершающий щелчок зальет мир светом. И чистотою, и покоем. Он знает, он уверен. Роман Романович Подцепа. Такая логика большого, как мост над океаном, плана. Законы верного и дружественного сильному человеку электричества. Вперед.
Уже одетый, в аспидном свадебном костюме, в матовом угольном галстуке, занятом у мастера всех видов спортивного взаимодействия Олега Мунтяну, в собственных черных зимних сапогах, начищенных до вишневого, слюновыделяющего блеска, Роман присел к столу и, впившись одним зрачком в буйную крону высокого клена за окном, а второму позволив одновременно с этим свободно плавать в небе над контуром трубы котельной, вполголоса прочел текст своего доклада. Белые листы с формулами и чертежами вставали перед мысленным взором, и Рома называл их номера не задумываясь.
«Проведенное сравнение модельных и экспериментальных спектров нагрузки, представленных на графиках, лист 3, позволило сделать вывод о возможности использования дискретных методов как базовых для дальнейших исследований».
Нитевидные и мелкие колбаски облаков вихлялись в небе, как пара-тройка последних, главных червячков в васильковой баночке рыбака. Роман поднялся и вышел в майский день, чтобы наконец подсечь и вытащить добычу, так долго, бесконечно долго ходившую вокруг его крючка.
За проходной, на свежей асфальтовой дорожке, вытекшей, как будто некая дрянь, жирная, кухонная и липкая, из-под двери стеклянной столовой, Подцепе попался Яков Пфецер. Вертлявый и необыкновенно раздражавший Романа Романовича молодой человек, с пшеничным бесом детских кудряшек на голове. Однажды Роман даже позволил себе обеспокоить этими перелетными кудряшками своего куратора Игоря Валентиновича Пашкова:
– Вы, если можно, скажите ему, пожалуйста, что нет давно уже никакого смысла меня провоцировать этими его шуточками, анекдотиками...
Неунывающий Пашков весело хмыкнул:
– А вы, Роман, что, полагаете, все анекдотисты и шутники в стране действуют исключительно и только по нашему заданию?
Роман зарделся, в очередной раз, да как всегда случалось ему с этим находчивым и ловким земляком, на ровном месте оступившись, попав впросак.
– Он сам по себе, ваш перекати-поле Пфецер, – ласково пояснил Игорь Валентинович. – Бесполезнейшее существо приносит пользу, сам того не зная, делает нужную работу...
Бесполезнейшее существо между тем стремительно приблизилось и сразу, едва лишь резкость навело, мерзейшим шепоточком объявило:
– Горбачева переименовали.
– Что это значит?
– Он теперь не генеральный, он теперь минеральный секретарь.
Может быть, и не лукавит Пашков, может быть, и в самом деле Пфецер просто курчавый идиот, носимый ветром, подумал Рома, после того как Яков, особенно и не интересуясь эффектом, реакцией Р. Р. Подцепы, победно фыркнув и закатив шары, весь самовосхищение и самолюбование, не медля, тут же отвалил. Роман обернулся. За спиной от проходной по черному салу асфальта спешил очередной слушатель искрометной репризы, и к нему вприпрыжку полетел человек, делающий нужное стране дело для своего собственного удовольствия.
Минеральный секретарь – это хорошо. Это кстати. Большой, классический послезащитный банкет в «Арагви» или «Славянском базаре» Романа, и так уже разутого и полураздетого, разорил бы окончательно. Но, слава богу, с мая восемьдесят пятого эта статья расходов сама собою отменилась. Даже всесильный и всемогущий Алексей Леопольдович не смог себе позволить прошлой осенью красивую гулянку. Бравировать и рисковать не стал, поэтому ездили к Гарику Караулову на Авиамоторную, справлять якобы новоселье в доставшейся ему от бабушки недавно и по-настоящему квартире. Начало жизни, полностью отдельной от папы с мамой. И сегодня именно Караулову предстояло выручить коллегу. На сей раз Рому Подцепу. Гарик заказал небольшой столик в «Лабиринте» на Калининском, чтобы отметить свой день рождения. 22 мая. И тридцать рублей, задаток за спиртное, на этот ужин Роман Романович уже внес.
– Ну стольничек еще, наверное, сто пятьдесят, – при нем быстро прикинул опытный Караулов. Посмотрел на черного, взъерошенного соискателя и тут же радостно утешил:
– Скорее сто, чем сто пятьдесят...
Хорошо бы. Рома должен был всем. И машинистке – за последнюю главу. Сам уже просто не осилил. Отдал печатать на сторону. И чертежнице – за половину из своих двадцати листов. Теперь еще один лист добавился. Двадцать первый. Экономический эффект научных изысканий. Еще пятерка.
Вера уже заканчивала. Получилось хорошо. Действительно экономический эффект.
– Спасибо, большое спасибо, – сказал Роман.
Большая усатая татарка только пожала плечами. У нее двое детей и неработающий муж. Подцепа сам себе пообещал, что рассчитается с ней с первой. С зарплаты. Пятого. Но тут же вспомнил, что предстоит еще платить буквально завтра стенографистке, а чуть позже в обязательном порядке за копирование для ВНТИЦ – какая-то радуга из зеленых, синих и красных банковских билетов, вечное коромысло с ведрами жизни... нет, нет, для Веры вечное, а он, Роман Подцепа, очень скоро это оптическое явление, недостижимую в теории арку всех номиналов пройдет и выйдет на ту сторону, где ведра уже не носят, где из них лишь пьют сладкую, чистую воду...
– Вера, пятого отдам вам все, что должен, – сам не понимая зачем и для чего пообещал Подцепа.
И снова Вера лишь повела плечами. Конечно, отдадите, но кто бы взял и провел туда, где вы окажетесь вот-вот и где не важно уже, пятого, двадцатого и даже в этом или в следующем месяце...
Рома забрал двадцать первый лист и пошел в свой сектор. Часы показывали пятнадцать минут одиннадцатого. Дома третий час. Маринка на работе, а Димок в продленке, и тем не менее самым дурацким образом тянуло, всякой логике и разуму вопреки, мучительно подмывало позвонить. Рома даже подошел к столу Левенбука и постоял минуту или две на расстоянии вытянутой руки от красного, щекастого, пятаком белого диска аппарата. Цифры южносибирского кода и номера 3, 8, 4, 6, 5, 1 и снова 8 казались самыми затертыми на циферблате.
«Нет, глупо, не сейчас, теперь уже после, сразу как только», – решил Роман и вернулся за свой стол. И глядя сквозь переплеты высокого окна на все более и более размывающиеся, на ниточки, былинки
