Первый, бесценный друг поэта на каторге был -вернейшим товарищем всем, кто нуждался в помощи и участии. Непререкаемый моральный авторитет и полнейший альтруизм выделили Ивана Пущина даже из его прекрасного окружения, которое как-то естественно и совершенно единодушно признало в нем своего старосту, Таким он и остался, на всю ссыльную Сибирь один, издалека согревая товарищей жаром своего сердца.
Иван Пущин, оказывается, был «толст и красив», хотя мне всегда почему-то представлялось, что он как бы полукопия Пушкина — бакенбарды, чернявость, стройность, изящество. Поверим, однако, женщине, человеку, близко знавшему его на поселении: «Голубые глаза смотрели вгсело, светлые волосы никак не хоюли лежать по указанию гребенки, но, поднявшись над прямым лбом, перекидывались аркой вперед, под широким носом светлые усы ложились на верхнюю губу тоже выгибом: из-за высокого галстука, небрежно повязанного, выходил широкий отложной воротничок рубашки». -А вот другое о нем: «Где бы ни жил Иван Пущин, он был доступен каждому, кто искал человеческой доброты, сочувствия и помощи», «…вскоре после его прибытия в город, устремились к нему все униженные и оскорбленные, предпочитая его всем дипломированным адвокатам. Уверившись, что дело, о котором его просят, законное или гуманное, Пущин брался за перо…», «Хлопотал. он за других всю свою жизнь»…
После амнистии Иван Пущин жил в подмосковном имении Фонвизиных, женившись на вдове покойного декабриста Наталье Дмитриевне…
Василий Давыдов из Красноярска — Ивану Пущину в Ялуторовск:
«Вдова Мозгалевского побывала у пас. Она совсем простая женщина, но с природным умом и тактом. Порассказала о том, как живут они в Минусе, как Тютчев тяжко болен, а лечиться не хочет, хотя ему губернатор разрешил поехать в Красноярск и даже в Томск для совета с медиками. Но он из Курагино- никуда. Как тут помочь, ума не приложу».
Иван Киреев — Ивану Пущину:
«Спрашиваете об Авдотье Ларнон. Мозгалевской… Она тоже не без нужды. Три сына. Хотя и служат по приискам, но наемщик, которого они были вынуждены поставить за себя в рекруты, стал пм свыше 1000 руб., и хотя они теперь уже заслужили свой долг, это их очень [расстроило. Во время тяжкой заслуги ее сьшовьям.и денег па наемщика семейство Мозгалевских могло только жить благодаря действенному участию в нем князей Костровых… Представляя, что спрашиваете об Авдотье Ларион. с желанием помочь ей в случае нужды, мы, т. е. Костровы и я, в общем совете порешили из 100 рублей, посланных Вами, одну половину выдать Тютчевым, а другую — помочь А. Л. Мозгалевской…»
А следующее письмо я приведу полностью, слово в слово. Оно писано 6 декабря 1857 года в Минусинске-и не кем иным, как самой Авдотьей Ларионовной. Безграмотная девушка- сибирячка, научившаяся читать, считать и писать у покойного мужа-декабриста, просто и безыскусственно рассказывает о своем прошлом житье-бытье, о детях, о новых больших заботах и маленьких радостях.
'Милостивый государь многоуважаемый Иван Иванович!
Вы совершенно опровергаете русскую пословицу «сытый голодного не разумеет», дай Вам бог много лет здравствовать с уважаемою Натальей Дмитриевною Зс. то, что вспомнил нас, горьких далеких. Дорогое участие Ваше дает мне право на полную откровенность перед Вами. я столько вынесла горя, не дай бог и врагу моему, детей растила трудами своими, наконец повырастила, авось, думаго, теперь отдохну; нет, дети на рекрутскую очередь попали, что я пережила за это время, один бог знает, у какого порога не стояла; наконец, золотопромышленники сжалились, дали на рекрута 1200 руб. сер., и три сына за эти деньги четыре года служили из одного куска хлеба.Эт'/, думаю, пройдет, сто руб. казна давала, надо Вам сказать, что дочь у меня хорошенькая, подарила ей платье, и «. повезла ее в гости, а у городничего две дочери; платье на моей оказалось лучшее, г. городничий сказал: как, на дочери поселенца платье лучше, чем на моих дочерях, представил, что я богата, и лишил меня вот уже четыре года ста целковых. Этому трудно верить, что может быть так, но весь Минусинск подтвердит мои слова. — С приездом сюда нового окружного начальника, вполне благородного человека, я не ожидала, что они, сами не богатые люди, но помогали мне, сколько могли, а участие и внимание иногда дороже денег; дочь моя постоянно у них живет, также и дочь Петра Ивановича Фаленберга. — Во все время моего бедствия Иван Васильевич Киреев был мой благодетель, постоянный, не имея сам ничего, что трудами добывал, уделял моим детям. — Александру Александровичу Крюкову я пошла один раз попросить десять руб., он мне в них отказал, имея тысячи!-В настоящее время здешний окружной начальник представил обо мне, описав мое горькое положение, и ходатайствует, чтоб мне выдали деньги и снова назначили сто рублей в год, что будет, не знаю, надо терпеть и ждать. Благодарю Вас за пятьдесят руб. сер. — Иван Васильвич уделил мне из ста руб., которые Вы послали на истинно несчастных сирот Тютчева. Для нас всех помощь Ваша истинное благодеяние и нетягостное, отрадное. Один бог может за это Вас вознаградить; детей надо на службу определить, чтобы дворянства не потеряли, на все надо деньги; последнего сына Виктора просила определить в корпус, такую программу прислали, что ни один учитель здесь не выдержит такого экзамена, что делать, не знаю, буду писать и просить, чтобы хоть куда-нибудь определили на казенный счет; простите, что я Вас заняла долго моим письмом, Вы вызвали и дали волю высказать Вам свое горе, торе нескольких лет. Я и мои дети целуем ручки у Натальи Дмитриевны, а Вам кланяемся до земли. Ваши преданные и покорные слуги и все ее дети Мозгалевские».
Послание трогает своей искренностью, доверительностью и человечностью выражения чувств; кроме того, это единственный дошедший до нас документ, так полно и бесхитростно характеризующий декабристскую жену-сибирячку и ее вдовьи заботы. Он интересен и тем, что с новой стороны освещает выдающегося декабриста Ивана Пущина, друга Пушкина, и многих, многих иных… В нем названо три живущих в Минусинске декабриста — Иван Киреев, Петр Фаленберг, Александр Крюков, вокруг витают тени еще четверых — Николая Мозгалевского, Алексея Тютчева, Николая Крюкова, Михаила Фонвизина… Подлинник письма Авдотьи Ларионовны Мозгалевской Ивану Пущину находится ныне в одном из столичных государственных рукописных хранилищ, и его особая историческая ценность состоит в том, что оно из первых рук свидетельствует о тесных связях декабристов и после амнистии, о братской выручке нуждающихся семей, о деятельности Ивана Пущина на посту декабристского «старосты» и распорядителя политической кассы взаимопомощи.
Правда, был он человеком до щепетильности скромным: «Досадно, что Мозгалевская благодарит меня, когда я тут нуль…» Адресат возразил: «Назначение денег Мозгалевской совершенно зависит от Вас, — я, конечно, не буду против Вашего решения. Да и к тому же деньги есть — так и нет ни малейшей причины не помочь ей… Довольно ли ей послать еще 100 р. на нынешний год, т. е. до августа? Напишите».
Эти строка написаны в Москве 27 января 1858 года одним замечательным человеком, о котором непременно следует вспомнить. Молодой чиновник министерства государственных имуществ Евгений Иванович Якушкин, сын декабриста. Разделяя революционные идеалы отца и его товарищей, Евгений Якушкин стал тайным корреспондентом «Полярной звезды», и большая часть декабристских материалов попала к Герцену при его посредничестве. Он неотступно просил декабристов писать воспоминания, и настойчивости этого человека мы обязаны многими драгоценными страницами былого, впервые напечатанными за границей и на родине…
Иван Пущин — Евгению Якушкину:
«Как быть! Надобно приняться за старину. От вас, любезный друг, молчком не отделаешься-и то уже совестно, что так долго откладывалось давнишнее обещание поговорить с вами на бумаге об Александре Пушкине, как, бывало, говаривали мы об нем при первых наших встречах…»
Евгению Якушкину благодарны не только историкидля потомков декабриста Николая Мозгалевского он сохранил единственное письмо их прародительницы Авдотьи Ларионовны.
Иван Пущин — Евгению Якушкину:
«Вот Вам, добрый мой Евгений Иванович, для прочтения письмо Мозгалевской. Значит, Вы можете убедиться, что ей можно назначить, как я вам об этом писал с Нарышкиным».
Именно Е. И. Якушкин стал практическим организатором и казначеем декабристской артели взаимопомощи, возглавляемой Иваном Пущиным, который, как мы убедились, был прекрасно осведомлен о положении всех нуждающихся декабристов, их вдов и детей.
А вот новые строки из писем, касающиеся нашей темы.
