Чонти, отстав от свиты Липартиани и ведя под уздцы своего коня, шел за последней арбой. Прижимаясь плечом к его плечу, шла Синту. Порой отставший всадник или пастух рысью проносился мимо них, и тогда Синту отстранялась от юноши, отступала на один шаг, а потом снова приникала к его плечу.
Они молчали. В лесной тиши гулко разносилось то приглушенное мычание коровы, то блеяние овцы, то шумное, испуганное трепыхание птичьих крыл.
— Мы зашли далеко, — нарушил молчание Чонти, — тебе пора возвращаться, Синту.
— Ты за меня не бойся, никто меня не похитит, — с тоской отозвалась Синту. — Обними меня.
— Я могу не вернуться, Синту…
Девушка остановилась, обняла плечи Чонти, прижалась к нему.
— Ты должен вернуться, Чонти, я буду ждать тебя… Я знаю, не возьмет тебя турецкая сабля!
— Я вернусь, обязательно вернусь, Синту! Прогоним турок с нашей земли, и я снова буду с тобой!
Синту стояла, покорно опустив голову. Две слезинки сбежали по ее щекам.
— Я вернусь, Синту… — тихо повторил Чонти, затем решительно тряхнул головой, взялся за луку и одним прыжком вскочил в седло. Конь рванулся с места, и раскидистая крона старой ольхи тотчас же скрыла из глаз Синту всадника. Синту продолжала стоять на месте, прислушиваясь к удаляющемуся стуку копыт.
Лес снова погрузился в молчание. В воздухе запахло перегоревшей листвой. Потом над верхушками деревьев пронесся вихрь. Заскрипели качнувшиеся стволы. Девушка подняла голову: над лесом нескончаемой чередой плыли темные, переполненные влагой бурдюки туч.
5
Всю ночь под проливным дождем двигалось войско Сесирква Липартиани. Огненные жгуты молний то и дело полосовали небесный свод, опустившийся, казалось, до самой земли. Затвердевшая от многодневного зноя почва не принимала влагу: заполнились водой трещины, заструились потоки в канавах, вода покрыла дороги, нивы, дворы.
Липартиани распорядился остановить до времени обоз. Боевые отряды, несмотря на распутицу, продолжали стремительно продвигаться вперед: надо было перейти Хобисцкали и Кулеви до того, как полноводные реки выйдут из берегов.
— Если на море высокая волна — удача нам обеспечена, — проговорил Сесирква, обращаясь к ехавшим братьям Тудзбая.
— Так и будет, — сказал старший Тудзбая.
— Корабли повыбрасывает на берег, — подтвердил младший.
Молния беглым светом осветила их лица, задубевшие от солнца и соленых морских ветров. Большие глаза глядели из-под густых, мокрых от дождя бровей открыто и смело.
Липартиани с довольной улыбкой оглядел их ладные фигуры: на низкорослых колхидских лошадках братья казались в прорезаемой молниями тьме сказочными богатырями. Они вдоль и поперек избороздили и наше море, и турецкое, изучили чужеземные берега наведывались туда запросто, как к себе домой. Однажды они выкрали из султанского дворца самого важного из визирей и доставили его в замок Дадиани. Стоило турецкому султану только помыслить о походе в Колхиду, как братья Тудзбая доносили о его планах своему повелителю…
Именно благодаря им смог владетельный князь заблаговременно принять меры предосторожности, — разослал небольшие отряды по всему побережью, приказав им укрыться в прибрежных чащах и укромных лощинах, и стал собирать войско.
Правители Гурии и Имеретии, введенные в заблуждение ошибочными донесениями своих лазутчиков, не поддержали Дадиани. Они говорили: султан, мол, увяз в неурядицах и распрях на Балканах и в арабских странах, и ему теперь не до похода в Грузию. И если бы не братья Тудзбая, кто знает, как обернулось бы дело.
Передовые конные разъезды Липартиани подъехали к берегу Хобисцкали. Казалось, что в кромешной тьме, окутавшей все вокруг, нечего было и думать о переправе. Но Чонти и братья Тудзбая сделали невозможное: отыскали во тьме брод через реку. Послушные кони, испытанные в походах и битвах, переправились на тот берег по глубокой воде. Отряд продолжал свой стремительный рейд. Дождь не прекращался, молнии с треском распарывали низко нависшее полотнище неба. Наступило утро, но лучи света не смогли пробиться сквозь плотные толщи туч. Тьма не желала сдаваться, ночь не уступала дню.
Старший Тудзбая повернулся к Липартиани.
— Слышишь, как гудит море?
Липартиани прислушался. Действительно, сквозь равномерный шум дождя и грохот грома можно уже было различить отдаленный глухой гул морского припоя. Он начинался вкрадчивым шорохом, затем нарастал, крепчая, будто море в мощном усилии пыталось покинуть свое извечное ложе.
6
Море бушевало, оно выкатывалось на берег громадными, как горы, валами. Насквозь промокшие, измученные турецкие воины стояли по щиколотку в воде. Чернели в полутьме выброшенные на берег корабли с оружием и продовольствием. Турки отошли от линии прибоя ровно настолько, чтобы волны не смыли их в море. Лишний шаг вперед таил в себе опасность. Их поглотили бы болотные топи, залитые водой.
Наконец забрезжил рассвет. Вокруг земля была сплошь покрыта мутной кипящей водой, взбаламучиваемой потоками дождя, низвергавшимися с неба.
Промокший с головы до ног, усталый и злой, сидел Махмуд-Гассан в своем шатре. Полотнища и ковры не могли защитить его от воды. А перед глазами была все та же леденящая душу картина: войско, стоящее по колено в клокочущей воде. Одни воины понуро опирались на копья, другие, уже не в силах стоять на ногах, уселись прямо в воду. Были и такие, которые навзничь лежали в воде с широко раскинутыми руками.
Махмуд-Гассан велел созвать в свой шатер сотников и отдал им приказ: поднять всех на ноги и заставить двигаться, чтобы не закоченели, и еще передать людям, что аллах скоро прекратит этот дождь и отдаст победу в руки правоверных.
Однако не успел Махмуд-Гассан договорить последних слов, как в палатку, запыхавшись, вбежал дозорный и, низко склонившись перед своим повелителем, доложил: конные отряды одишцев во главе с Сесирква Липартиани с трех сторон приближаются к турецкому лагерю, их появления надо ждать с минуты на минуту.
Не может быть! Как могли всадники переплыть вышедшие из берегов Кулеви и Хобисцкали! Турецкий предводитель поднялся и стремительно вышел из шатра. В окружении десятка османских воинов навстречу ему ехали три всадника — посланцы Сесирква Липартиани. Посредине — Уча Пагава, воин и дипломат, умный и многоопытный дворянин, которого за его маленький рост называли «Коротышкой», по обе стороны от него — братья Тудзбая.
Оставив своих коней возле шатра, грузины медленно, с достоинством спешились. Коротышка Уча склонил голову перед Махмуд-Гассаном, поздоровался, как того требовал обычай, и передал устно, что повелел Сесирква Липартиани: вы, мол, окружены со всех сторон, обречены на истребление.
Уча свободно говорил по-турецки, голос его звучал сдержанно и вежливо, но Махмуд-Гассан почувствовал насмешку, скрытую в его словах. С трудом владея собой, турецкий военачальник проговорил:
