или поздно раскапывал и возвращал к себе. Обнаружив сорочье гнездо разоренным я выжидала, а затем воровала снова. Все это - при полном умолчании обеих сторон. А словарь Даля у отца просто не поместился, перекочевал к общесемейному книжному стаду.
Любил отец и великих 'средних англичан' Диккенса с Джеромом, любил Киплинга, любил крепкий чай, а к кофею был решительно безразличен. Не менее безразличен, чем к Бальзаку или Золя.
Скажи мне, каковы твои любимые книги, и я скажу, кто ты.
Обдумывая этот очерк, я предполагала выстроить его иначе. Но страшное детство, война, история семьи, встающая за спиной отца яркая фигура деда - все это отчего-то не легло. Быть может потому, что биографию отца я во многом описала в посвященном моей матери романе 'Инна'. Не знаю. С удивительной легкостью, вопреки унаследованной от отца злопамятности, я забыла упомянуть и о тех, кто тяжко обидел его, предал, сократил плодотворные годы его научной деятельности. Пусть их. Я всегда считала отца человеком несчастным: слишком глубокие шрамы были на его душе, слишком много несправедливостей выпало на его долю, слишком тяжел был характер, для него самого в том числе. Слишком долго переживал он обиды. Слишком нищей была его старость, не по заслугам нищей. Но чем дальше отступает отцовская смерть, тем ясней мне делается, что жалеть отца незачем. Он был все же счастлив, счастливее многих и многих. Все тяготившее его оставалось на городской половине жизни, а в лесной ее половине он часто испытывал мгновения высочайшей гармонии духа и разума. Другой задохнулся бы на такой высоте.
Ни мне, ни сестре, отец не был близким другом. Строго говоря, отцом он был, как я упоминала, не идеальным. Но сколько седых уже мужчин говорили нам на похоронах: 'Петр Константинович был мне родной отец!' Мало о чьих хороших отцах такое скажут чужие. Так может и Бог с ними, с заурядными добродетелями заурядных людей, папа? Спасибо тебе за то, чем ты был.
Пусть образ отца навсегда останется таким. Вот бредет он окрашенными осенью родными лесами - ружье на плече, финка в кожаном чехле на поясе джинсов, воротник теплой куртки поднят, фетровая шляпа. Ветерок шевелит тонкие русые волосы на высоком лбу. А впереди бежит спаниель.
Чудинова Е. П. Отец: попытка портрета // Московские герпетологи. (Ред. Россолимо О. Л., Дунаев Е. А.) М.: Изд-во КМК. 2003. С. 91-101.
