«Протей», изображавшая приключения Менелая и его спутников, занесенных бурей при возвращении из-под Трои в Египет. Его же фиванская трилогия завершалась сатировской драмой «Сфинкс», в которой не хищное чудовище загадывало загадку Эдипу, а, наоборот, явившийся в Фивы странник заставлял Сфинкс разгадать его загадку и одерживал в этом соревновании победу.
Какова была в этих случаях роль сатиров, можно догадываться по аналогии с «Киклопом», отрывками из других сатировских драм и памятникам вазовой живописи. Сатиры, по происхождению своему — низшие божества плодородия, сродные нашим лешим, представляли собой на орхестре афинского театра ораву озорных и необузданных детей природы, возглавляемых их предводителем — папашей Силеном. Наибольший интерес они проявляли к вину и женщинам, причем нередко были готовы напасть не только на заблудившуюся в лесу красавицу, но и на самих богинь. Часто они оказывались в плену у какого-нибудь чудовища (так — в «Киклопе») или бога (так — в «Следопытах») и жаждали освобождения, готовые на словах на любые подвиги, но немедленно находившие предлог, чтобы избавиться от мало-мальски опасного поручения. Такими они выведены и в «Следопытах», содержание которых заимствовано в основном из так называемого гомеровского гимна к Гермесу.
Здесь изображалось, как рожденный от Зевса аркадской нимфой Майей Гермес, едва успев появиться на свет, отправился на поиски приключений. Из панциря попавшейся ему на пути черепахи он смастерил лиру; придя затем на луг, где паслись коровы Аполлона, он похитил их и так ловко запутал следы, что сам дельфийский бог-прорицатель не мог найти им объяснения. Только с помощью местного крестьянина, оказавшегося свидетелем кражи, Аполлон сумел опознать виновного в Гермесе и потащил его на суд олимпийских богов. Те очень развеселились при виде незадачливого истца, но поскольку и он, и обвиняемый были сыновьями Зевса, то между ними скоро восстановился мир. Гермес открыл, где спрятаны коровы, и в знак примирения подарил старшему брату изобретенную им лиру. Эту ситуацию Софокл и положил в основу своих «Следопытов» {Имеются в «Следопытах» и некоторые отклонения от повествования в гимне, вызванные, главным образом, интересами сюжетосложения. Так, в гимне свидетелем похищения коров был некий земледелец, обрезавший виноградные лозы, а Гермес спрятал стадо в пещере близ реки Алфея в Элиде. Софокл, естественно, устранил свидетеля-земледельца и поместил украденное стадо в ту же пещеру, где находился сам Гермес, — иначе бы он не мог ввести сатиров, откликающихся на призыв Аполлона и находящих следы у самой пещеры.}, добавив к ней хор сатиров, которые по призыву Аполлона бросаются на розыски стада, но приходят в неописуемый страх, услышав совершенно неведомые им звуки лиры. Стало быть, драма начиналась уже после того, как Гермес совершил все свои проделки, вернулся домой и улегся как ни в чем не бывало в свою колыбель. Гарантию того, что перед нами — начало пьесы, дают стихометрические пометки, уцелевшие на полях и обозначавшие соответственно конец первой, второй, третьей и четвертой сотен стихов. Судя по «Киклопу» и папирусному отрывку из «Тянувших невод» Эсхила, сатировская драма не превышала по объему 800—900 стихов; значит, дошедший до нас текст охватывает примерно половину пьесы. Что касается ее второй половины, то мы едва ли ошибемся, предположив, что для успокоения сатиров из пещеры выходил сам Гермес, а на их призыв снова появлялся Аполлон; спор между двумя богами, завершавшийся их примирением и обещанным отпуском на волю сатиров, должен был закончить эту забавную драму.
Время постановки «Следопытов» документально не засвидетельствовано, и различные попытки вывести датировку из стилистических наблюдений и сопоставлений с другими драмами не приводят к сколько-нибудь убедительным результатам. Только предположительно можно установить и число актеров: если в финале происходила встреча Аполлона с Гермесом в присутствии Силена, требовались три актера; в противоположном случае можно было ограничиться двумя.
Переходя к русскому переводу, следует заметить, что нигде Зелинский не давал столько воли своей фантазии, как при работе над этой пьесой. Поскольку только примерно половина стихов в найденном папирусном экземпляре сохранилась целиком или допускает достаточно надежные дополнения, исследователи старались представить себе, как должны были звучать и стихи, уцелевшие в гораздо более скверном состоянии. Не остался в стороне от этой работы и Зелинский и, публикуя свой перевод, стремился привести его в соответствие с принятой им реконструкцией, дописывая собственные стихи там, где от греческого текста дошло по две-три буквы. Реконструкция эта в целом особых возражений не вызывает, а свои добавления Зелинский выделял везде курсивом, так что читателю было ясно, где он имеет дело с переводом, а где с вольным пересказом. Вероятно, читателю вообще приятнее остановить взор на сплошном тексте, чем наталкиваться на обрывки предложений и отточия, но если на 200 с небольшим сохранившихся греческих стихов приходится в русском переводе 435, то возникает опасность, что читателю предложен не столько Софокл с дополнениями Зелинского, сколько вариации переводчика на тему Софокла. Поэтому в настоящем издании из перевода Зелинского изъяты все стихи и части стихов, не находящие себе достаточной опоры в греческом тексте. При этой операции ряд стихов пришлось перевести заново. Сюда относятся: 84 сл., 137, 184—191, 197—202, 251—256, 287—289, 291—294, 312, 316, 343—348, 356, 359, 365, 397, 399. Слова, передающие в переводе вполне очевидные дополнения греческого текста, заключены в квадратные скобки.
Действующие лица.
Среди них не указан Гермес, поскольку в сохранившихся отрывках он не присутствует. Однако он, вероятнее всего, появлялся во второй половине пьесы.
Примечания
1
2
3
4
