Вдох через открытый рот, выдох в пустую трубку. Помощники осторожно выдыхали свою жизненную силу в тростники, чьи концы были зарыты в темно-зеленую смесь по краям ямы, пока факельщики водили горящими ветками над рассыпанной крошкой. Небольшие искорки огня взлетали вверх. Рабы опустили факелы ниже, и смесь мало-помалу занялась.
Раздувавшие огонь вскоре начали надувать щеки и морщить лбы, пытаясь сдержать текший по лицам пот. Один из них начал дышать слабее. Взглянув на помощника, Хаддад заметил, как глаза несчастного сошлись у переносицы, рот искривился, а руки свело судорогой.
Хаддад нетерпеливо кивнул стоявшему поодаль сменщику. Тот быстро отвел ослабевшего в сторону, взял трубку в рот и принялся дуть.
Прошло несколько мгновений, и вдруг вся яма превратилась в море огня.
Каждый раз все именно так и происходило, но лишь один Хаддад понимал и руководил действием, ибо был единственным, кто ведал, сколько нужно смешать горстей угля и малахита, сколько сделать ударов, вдохов и какое количество факелов следует зажечь. Его знание дополняло магию.
Вода поила земные травы, крася их в зеленый цвет, цвет жизни. Палящее красное солнце – еще один живой цвет – сушило траву на лугах, делая ее серой и бледной, как сама смерть.
Искры от речных скал воспламеняли сухую траву, горевшую ярко-желтым огнем подобно солнцу. Дожди орошали лесные деревья, даря зеленый цвет жизни, а желтый огонь метил их черным мертвым цветом.
Малахитовый камень из земных недр был окрашен в зеленый цвет, цвет жизни. Будучи смешан с мертвым деревом, желтым огнем и человеческим дыханием, он давал жизнь новой вещи, красной, как солнце. Как жизнь.
Таков был принцип: жизнь и смерть, дыхание и плоть в нескончаемом круговороте под вечным сиянием солнца.
Нахмурив брови, Хаддад сосредоточил внимание на горящей смеси. В ожидании и надеждах он молил о ниспослании чуда и всякий раз замирал от восторга.
Готово!
Разложение и смерть рассеялись вместе с густым дымом. В глубине воронки остался ряд мерцающих шариков, засветившихся сначала желтым огнем, как утреннее солнце, затем красным, подобно солнцу заката. Пока помощники продолжали разгонять последние клубы дыма, шарики, словно живые, заскользили по гладкому камню, сливаясь в шары красно-желтого цвета.
Вдох – выдох, вдох – выдох; помощники продолжали свой труд, хотя огня уже не было видно. Восставшие ото сна солнцеподобные шары слились в одну красноватую глыбу. Тогда все, как по команде, прекратили дуть и вытащили трубки. Глыба расплющилась и потемнела.
Однако ее темнота была обманчивой, насколько мог судить Хаддад. Когда глыба остынет, он сможет подобрать ее и бить по ней плоским камнем. В отличие от всех прочих субстанций, которые удавалось ему получать, этой «огненной скале» можно придать определенную форму. И причем намного легче, чем обломку кремня или ракушечника. Изделия из этого солнечного металла служат дольше, чем костяные или роговые.
Хаддад сможет растянуть глыбу на нити, не уступающие по мягкости овечьему руну, но значительно более крепкие. Он сможет ваять куски орнамента, кубки и чаши, смеющиеся лица. И что за диво: металл в руках Хаддада будет становиться все ярче, краснее. Он засияет и засветится, как ничто на свете, уступая в блеске лишь отражению заходящего солнца на поверхности реки.
Настоящее волшебство, и Хаддад необычайно этим гордился.
Пройдет другая тысяча лет, пока далекие потомки Хаддада не начнут экспериментировать с пришедшим к ним из глубины веков чародейством. Они будут смешивать различные виды песка и камня с малахитом, меняя круговорот жизни и смерти. В результате опытов один ремесленник получит олово – белый мягкий металл, еще более бесполезный, чем созданная волшебством Хаддада медь. Примешанный, однако, в нужной пропорции – примерно от пяти до двадцати процентов, – белый металл укрепит и усилит медь, создав надежный и твердый сплав, который потомки Хаддада назовут бронзой.
С новым металлом окажется труднее иметь дело, чем с прочими, и от него невозможно будет добиться ярко-красного солнцеподобного цвета. Однако всего через несколько лет другой из потомков чародея обнаружит, с какой легкостью можно делать бронзовые лезвия.
И тут-то все и начнется.
Фивы, 1374 г. до н.э.
Если он ошибается, то Великий Осирис непременно уничтожит его или отдаст живым на растерзание псоголовому богу Анубису.
Удобно расположившись в тени, Аменхотеп скользил взглядом по внутреннему дворику дворца.
Три женщины играли на залитой солнцем площадке из утрамбованного песка. У каждой в руке было по три кожаных мячика, набитых опилками и перетянутых бечевкой. Размеры связки были примерно с кисть фараона. Женщины старались подбросить мячи вверх как можно более изощренно, то скрещивая руки, то подпрыгивая и ударяя по мячам ногой. Целью игры, как показалось Аменхотепу, было поймать все мячи. Та, которой это сделать не удавалось, покорно склоняла спину и возила на себе более удачливую товарку. Женщины бросали в воздух мячи до тех пор, пока одна из них не промахивалась и, таким образом, становилась мишенью для насмешек победительниц.
Беззаботные женские игры.
Под прямым всевидящим оком солнца.
Аменхотепа учили, что боги его земли различны и велики числом, подобно летающим шарам. У них было много сложных и разнообразных обязанностей вроде игры в метание шаров, по которым можно ударить ногой или бросить, скрестив руки. Наказания их были так же замысловаты, как езда верхом на проигравшем. Так повелось исстари, ибо Хем, земля, разделяемая рекой и наводнениями, была сложно устроена и нуждалась в умелых и хитроумных стражах.
Таким был Осирис, правитель подземного мира, которого убил его брат Сет и разбросал куски тела убитого в четырнадцати заветных уголках земли и чья сестра-жена Изида вернула Осириса к жизни, собрав его заново. Чей сын Гор, в свою очередь, убил Сета и стал правителем разделенной земли, а его потомки через много веков дали жизнь самому Аменхотепу.
Но если боги и впрямь разделены, как тело Осириса, как союзы Изиды и Гора, Анубиса и Маат, Сета и Нут, то тогда и мир должен быть разделен, подобно пустыне и полям со злаками, подобно тому, как противоположны два берега реки, как земля и вода. Однако Аменхотеп знал, что это не так.
Разве может человек ступить с мокрых полей на песок пустыни, не коснувшись земли? Разве каждый год не разливается великим половодьем река, закрывая землю своим телом? Разве может человек войти в воду с берега реки и идти, опускаясь все ниже и ниже, оставаясь при этом на твердой земле? Разве в далеком море не безбрежны глубины и разве не слышат моряки, с каким бульканьем уходят под воду якорные камни?
Земля едина, будь на ней засуха или наводнение.
Чаша земли и водный поток созданы для людей, для работы, отдыха и развлечений.
Небесный купол со звездной рекой служат солнцу, когда оно встает и освещает землю или когда ложится спать и гасит лампаду дня.
Земля и люди смертны и разделены, но солнце и небеса едины и бессмертны.
Как ходит под рекой и гладью моря земля, так же восходит над землей небо. Солнце путешествует по небу, пока не исчезнет в ночи. Таким образом, день и ночь суть единство, кажущееся делимым лишь потому, что солнце на некоторое время скрывается из вида.
Только солнце нетленно и неизменно, только оно обладает неизмеримым могуществом.
Сияющее, как Атон, оно благосклонно своим изобилием и дарует жизнь зеленым росткам земли. Оно страшно своим жаром и вызывает к жизни трупных мух из сделанного не по правилам захоронения. Благодаря его силе поднимается вода в реке и страдает от засухи земля, а в час, когда оно прячется от мира, веки людей смежает сон, посылая их на время в страну загробного мира.
