— Ты скоро и этим не сможешь заниматься, если не возьмешь себя в руки. Я не смогу тебя все время защищать. Начальство смотрит на нас. Скоро мне начнут задавать вопросы. Уже поговаривают об увольнении в связи с неспособностью выполнять работу. Адам, это увольнение, после которого ты уже не сможешь вернуться.
— Моя нога в полном порядке, — сказал он отчетливо.
— Нога твоя не в полном порядке, да и не в ней проблема. Начальство хочет знать, как низко уже скатился суперполицейский Дарски. Они хотят знать, не обременяю ли я себя сломанной пушкой.
В первый раз с тех пор, как он вошел в офис, Адам поднял глаза на Джека и в упор посмотрел на него.
— Ты висишь на волоске, Адам. В таком состоянии я не могу выпускать тебя на улицу, и ты это отлично знаешь. Погляди на меня, — скомандовал он, нарушая тишину: — Или ты снова пьян?
Вопрос был справедливым. Он даже не имел права сердиться на Джека:
— Нет. Я не пьян.
Джек потянулся в карман за новой сигаретой:
— Как давно ты не пил? Лет десять?
— Одиннадцать, может быть, на месяц меньше или на месяц больше. На месяц и двадцать два дня.
— О пьянстве меня тоже спрашивали, — тихо сказал Джек.
— Хватит болтать, Джек. Мы с тобой сами большие начальники и знаем, как решать наши проблемы.
— Я рад, что ты так думаешь. Потому что сейчас самая моя большая проблема — это ты, и думаю ее любым образом решить. — Джек глубоко затянулся. — Я продлеваю твой отпуск. Начиная с сегодняшнего дня, Адам, у тебя еще месяц отдыха. У меня нет иного выхода — да и у тебя, похоже, тоже.
Адам физически ощущал, как бледнеет его лицо, словно рана, из которой вытекла кровь. Напряжение, которое охватило его, можно было преодолеть лишь потому, что они с Джеком много лет были друзьями.
— Если ты отберешь у меня работу — ты отберешь у меня все.
— Я стараюсь спасти тебя для работы. Если бы ты был в состоянии размышлять разумно, ты понял бы это. — Джек заколебался. Затем нанес последний удар. — Ты должен отдать мне значок и оружие…
Это произошло четыре дня назад, но Адама и теперь бросало в холодный пот, когда он думал о происшедшем. Он словно онемел. Полез в боковой карман за бумажником и раскрыл его.
Он помнит, как долго глядел на свой значок, отполированный за долгие годы, как нежно провел по нему большим пальцем. Двадцать лет носил он значок Детройтской полиции. Он думал, что прощание будет тяжелее. Но оказалось, что все не так уж и тяжело. Он неожиданно понял, что Джек прав, просто он устал от борьбы.
Не говоря больше не слова, Адам отстегнул кобуру и положил значок Джеку на стол. Затем покинул участок и вернулся в пустую квартиру. Уже не в первый раз со дня смерти Фрэнка он подумывал обрести благословенное забытье в вине.
Но он не сдался. Вместо этого Адам Дарски упаковал дорожный мешок и позвонил Джону. Уверившись, что состояние его было нормальным, сел на пригородный автобус. А еще через двадцать четыре часа шел по скалистой тропе к самому красивому озеру, чтобы увидеть рыжеволосую девочку — женщину с вызывающими зелеными глазами.
Все правильно — Джек был прав. Ему на самом деле необходим отдых. Озеро и северный пейзаж вдохнули в него новые силы. Здесь он мог жить чисто, тихо и просто. Ему необходим отдых от грязного и шумного города, от нервных перегрузок, вызванных работой.
Его работой. Его даже тревожило, что он вовсе не скучает по ней.
Но малышка Джоанна Тейлор тревожила его еще больше.
Он поднял глаза и посмотрел ей вслед, в который раз заметив то, на что трудно было не обратить внимания. В ней было значительно меньше ребенка и гораздо больше женщины, и не заметить этого мог только слепой.
На ней, как всегда, были надеты джинсы, рубашка с короткими рукавами, плотницкий фартук, смешно обтягивающий ее мальчишеские бедра. Она обвязала вокруг головы голубую повязку, чтобы копна волос не спадала на глаза. Бог мой, если он и хотел чего-то в эту минуту — так это коснуться ее волос. Он хотел убедиться, так ли они шелковисты, как кажутся, так ли тяжело будут лежать на руке, как он рисовал в своем воображении. Роль колючего кактуса ей удивительно шла и удавалась, но он чувствовал, что среди колючек таилась щедрая и нежная женщина. Женщина, в которой мужчина мог бы потерять себя, потом вновь обрести, чтобы стать сильнее и цельнее.
— Бог мой, откуда это все? — задавал он сам себе вопрос, отводя от нее взгляд и забивая очередной гвоздь. Он был бы рад думать, что так на нее реагирует лишь потому, что она дочь Джона, или потому, что он не мог не заметить ее сопротивления.
— С каких это пор ты начал играть роль отца-покровителя? — спрашивал он сам себя, забивая последний гвоздь. Может быть, в тот момент, когда он впервые ее увидел тонущей с этим селезнем в руках. Одна мысль о том, что с ней случилось бы, не окажись он рядом, жгла ему внутренности, как когда-то там, во Вьетнаме.
Адам отбросил воспоминания. Он никогда не был ничьим отцом. А нянчить рыжеволосую девицу с косами — такая мысль не была забавной.
Итак, он возвращался к одной — единственной причине, и она была слишком опасной, но никак не смешной. Ты слишком стар, Адам, и вполне сгодился бы ей в отцы, говорил Адам сам себе. Ну, а если уж ты так горяч, то следовало бы обо всем позаботиться до отъезда из города.
Он мысленно повторил то обещание, которое дал сам себе, когда надумал остаться. Джоанна была недосягаема. Что он может ей предложить, кроме краткосрочных отношений? Девушка, конечно, будет продолжать делать вид, что не замечает его. Но маленькая злючка все же неравнодушна к нему. Ну и что? Она, может быть, и дрянцо, но заслуживает чего-то лучшего, чем одна ночь в его обществе.
— Даже если это меня и убьет, я не трону ее и рукой. Даже пальцем, — поклялся он, украдкой глядя на ее маленькие ягодицы, когда она в очередной раз прошла мимо.
Стоял один из таких дней, который, если было бы можно, Джо запрятал бы в бутылку, причем, запрятал подальше — чтобы позже достать и наслаждаться ароматом этого дня. Озеро было пастельно- голубым и спокойным, как на картине. В нем, как в зеркале, отражалось небо, на котором нежилось солнце. Воздух был теплым и напоенным запахами приближающейся осени. Мужчина рядом с ней несколько размяк, и его обычная насупленность уступила место задумчивости, взгляд где-то блуждал.
Она накрыла обед на одном из столиков для пикника, от которого открывался вид на море. На столе лежали сандвичи, пирожки и чипсы. Купер лежал на траве рядом со столом, готовый взять подачку.
Появись здесь кто-либо посторонний, он решил бы, что застал семейную трапезу. Женщина, ее муж и собака. Джоанна могла бы и расхохотаться над подобной мыслью, но она ей почему-то понравилась.
Ее муж. Поставив локти на стол, девушка ела сандвичи и приказала себе отбросить подобные мысли. С каких это пор она начала представлять себя в качестве героини романтических сюжетов, где счастливый конец никогда не заканчивается и длится вечно? С тех пор, наверное, как на сцену прихромал Адам Дарски.
Джо утратила интерес к еде и положила сандвич на стол. Возможно, однажды, очень давно, ее и привлекал подобный сюжет. Она чуть не взорвалась, припомнив, что произошло в последний раз, когда она решила, что уже поймала на крючок мужчину. Она была уверена, что тогда увидела в том мужчине, нечто, чего в нем никогда не было. Целостность и любовь. Но все, что она заработала своими усилиями, — была сердечная боль. Теперь она уже стала достаточно мудрой и уверена, что прекрасно может обойтись без мужчины, тем более такого, как Адам Дарски.
Он уйдет так же, как и пришел, — посторонним ей человеком.
Она будет скучать по нему, признала она, не отрываясь глядя на его профиль. Она будет скучать по тайне и по мужчине.
Его лицо было образцом симметрии. Прямой спартанский нос, расположенный под высоким лбом. Солнце, отражалось на его угловатых чертах, ничем не уменьшило его грубоватой привлекательности.
