Зоран Живкович
Четвёртый круг
Дамиру, разумеется, именно сейчас и именно потому
Пролог
Круг.
Он находился здесь ради Круга. Только это было важно и имело смысл. Все остальные вопросы, на миг появляющиеся на поверхности сознания и не задерживающиеся там, даже не удивляли его.
А стоило бы удивиться, потому что все было неправильно.
Хотя бы эта земля, по которой он идет… сухая, пыльная, бесплодная земля, прогибающаяся под ногами, словно плотный травяной ковер, неожиданно и необъяснимо упругая под его странно изменившимся весом, хотя он и не мог понять — легче стал или тяжелее. Но на все вопросы найдутся ответы, когда он достигнет Круга, если это тогда вообще будет иметь значение.
Небо творит свои чудеса, отличные от земных. Неправильные звезды образуют неправильные созвездия — однако это его, как ни странно, не тревожит, как и неясное сознание того, что все же стоило бы и побеспокоиться при виде этого неправильно раскрашенного темного свода. Он смутно ощущает, что это связано с тем, чем он занимался раньше, где-то в другом месте, в ином времени, но необходимость достичь Круга почти освободила его от власти прошлого. Почти, но не совсем.
Его память возвращается к тому моменту, когда он двинулся к Кругу. Два солнца низко висели на оранжевом небе, одно — большое и тусклое, а другое — маленькое и яркое. Маленькое солнце располагалось прямо над большим, так что во время заката казалось, будто два спаянных шара падают в океан пыли.
Он знал, хотя и не мог объяснить откуда, что в системе есть и третий член, которого он еще не видел. (Круг покоится, самое малое, на трех точках опоры, не так ли?) Все три солнца были скрыты сейчас массивным телом планеты, но скоро третье из них появится с противоположной стороны, за его спиной, а он должен к тому времени добраться до Круга.
Он обернулся назад, пока землю еще заливал последний закатный свет, но не увидел никаких следов на упругой пыли, хотя какая-то часть сознания подсказывала, что они там должны быть. Эту мысль заглушала другая, более ранняя, — необходимость Круга, — которая требовала, чтобы каждый шел к Кругу своим путем, не оглядываясь на старые следы.
Он понятия не имел, как выглядит Круг, но это не слишком его заботило. Когда он дойдет до Круга, то узнает его. Он не знал также, будет ли он первым или же остальные уже добрались туда, но это было неважно. Первый или последний — неважно, ибо только все вместе они могли закрыть Круг.
Когда он начинал об этом думать во тьме, смягченной однообразным блеском чужих созвездий, вокруг него открывались новые бездны незнания, однако и это не особенно его расстраивало и не мешало энергично шагать вперед.
Сколько всего их будет? Три, как солнц в этой системе? В этом есть смысл, однако Круг может покоиться и на семи точках. И на девяти. Какое число стоит над всеми остальными, образуя основу и достаточное условие Круга? Может, единица? Нет, никто в одиночку не сможет закрыть Круг. В любом случае он это скоро узнает.
Темнота не замедляла его шаг, потому что поверхность земли была абсолютно ровной вплоть до горного хребта, поднимавшегося где-то за горизонтом. Он не мог его видеть, но знал, что хребет там, как знал о третьем солнце.
Не было ни камней, о которые можно споткнуться, ни канав, в которые можно свалиться. Ему могло бы прийти в голову, что дорога специально расчищена для него, если б он не знал, что к Кругу не ведет никакой дороги. И все же ему не удавалось отделаться от ощущения, что поверхность земли здесь такая ровная именно для того, чтобы облегчить движение. Он чувствовал, что за этим кроется какой-то смысл, но был не в состоянии постичь его.
На миг он задумался: как же он успеет достичь Круга до рассвета? Слишком медленно он двигался, чтобы обогнать третье солнце. А затем эта мысль была отброшена. Круг должен быть закрыт, прежде чем голубой свет третьего солнца разольется из-за горизонта за его спиной. Значит, он скоро дойдет до Круга.
Низкие звезды, приглушенный блеск которых едва освещал дорогу, были не только незнакомы, но и почему-то действовали на него несколько странно. Он заметил это необычное свойство звезд, еще когда они только появились на небе, но лишь сейчас в нем пробудилось любопытство. Может быть, близость Круга оживила способность удивляться, которая лежит в основе всякого знания, хотя и не дает ответов на вопросы.
Звезды не мерцали. Их блеск был постоянным и одинаковым, словно он смотрит на них в космосе, где между глазами и звездами нет воздушного океана, изменения и вибрации в котором порождают неверный свет этих далеких солнц.
А может, воздуха здесь и вправду нет? Мысль, что он идет по миру без атмосферы, не имея никакой защиты от вакуума, не вызвала в нем паники. С некоторым любопытством он продолжил думать об этом, но совершенно бесстрастно, будто это не касалось его лично, будто он всего лишь увлеченный космолог, который, будучи захваченным нестесненной игрой демиургической фантазии, строит некую новую, странную модель вселенной, сложные уравнения которой допускают и такие неприличия, как прогулка по безвоздушной планете без какой-либо защиты.
Только затем он спросил себя, почему на ум пришло именно сравнение с космологом. Сквозь засыпанные золой воспоминания что-то попыталось пробиться на поверхность сознания, однако погасло в глубине, оставив в нем ощущение несбывшегося, недостижимого. А потом его мысли вновь обратились к немерцающим звездам.
Что-то не складывалось. Как же он здесь дышит, если этот мир лишен атмосферы? Ответа не было, по крайней мере такого, который он был готов принять. А один из ответов иного рода гласил, что на самом деле он не дышит, перестал дышать. Однако это значило бы, что он мертв. Мысль о смерти опять заставила вспомнить о Круге, а в Круге не было места концу. Круг — всегда начало и никогда — конец. Даже если и дойдешь до конца Круга, в действительности ты снова окажешься в начале…
И еще одно противоречило кажущемуся отсутствию воздуха. Он слышал звуки. Вначале ему казалось, что он слышит шум ветра, искаженный отзвук урагана, бушующего где-то в верхних слоях несуществующей атмосферы. Затем шум ослабел, стал ровным. Он прошел довольно большое расстояние, прежде чем узнал в этом гуле четкий ритм морских волн, бьющихся об изрезанные скалы дикого берега.
Однако и это продолжалось недолго. Правильность ритма волн стала усложняться. Появилась большая согласованность, вариации основного тона в других регистрах, дополнительные мотивы. Теперь это была не какофония, беспорядочное нагромождение случайных звуков, создающих гул, а искусственное построение, сочетание тщательно отобранных тонов, музыка.
Лишенный памяти, он был не в состоянии вспомнить эту мелодию, однако она что-то пробуждала в нем, нечто вроде восхищения, хотя и сдержанного. Может быть, дело было в сложности основной темы. Рондо абсолютно гармонировало с этим местом и этим моментом, как звуковое сопровождение его приближения к Кругу.
Но затем звук изменился, начал разрастаться, уходить вверх, чтобы через несколько шагов перейти порог слышимости, удалившись к высотам, доступным какому-то другому, более совершенному слуху. После него осталась тишина. Однако эту тишину было слышно, она была полна напряжения, предчувствия. Это был сигнал Круга.
Он узнал Круг лишь тогда, когда очутился на его границе. На земле не было никаких знаков, которых он почти ожидал увидеть, не было и какого-либо видимого устройства. Темное пространство перед ним,
