Глядя на костюм Портера, висевший на стенке, он тихо спросил:
— Что вы скажите о современных драматургах?
Ответ был мгновенным.
— Все они дураки!
Портер произнес это тоном человека, утверждающего, что земля вертится вокруг солнца. И никак иначе.
— Почему вы так считаете? — вкрадчиво спросил Шеллоу.
— Их пьесы не то что играть, даже читать невозможно! — пожав плечами, как нечто само собой разумеющееся, произнес Портер. И добавил. — Один этот… Кристофер Марло чего стоит!
— Вы знакомы с Марло? — сдержанно спросил Андервуд.
— Еще бы, сэр! Он мне глаз выбил!
— Глаз выбил?! — ошарашено переспросил Уайт.
Все трое слегка напряглись и начали более внимательно присматриваться к лицу Портера. Но тот лишь помотал головой.
— Не-е… не глаз. Зуб выбил!
— Вы сказали… глаз! — упорствовал Андервуд.
— Говорю же, зуб! Во-о… видите, дырка! Кулаком ка-ак двинет! И все потому, что мне его пьеса не понравилась. Я ему так и сказал. Пьеса ваша, сэр, дерьмо собачье, и вы сами, сэр, не лучше. Он и кинулся. А еще Кембридж кончил.
Сзади скрипнула дверь. Какая-то накрашенная девица заглянула в каморку и коротко хохотнула.
— Чего тебе? — спросил ее Портер.
Девица опять хохотнула и исчезла. Портер извинился и быстро вышел из каморки. Друзья приготовились ждать.
Им немногое удалось разузнать о его прошлом. Говорили, что он бросил богатую жену с ребенком где-то в глухой провинции. Говорили, что она намного старше его и вдобавок хромая на правую ногу. Говорили, что он член какого-то тайного ордена, итальянского или французского. Но толком никто ничего не знал.
Еще говорили о женщинах. Молва приписывала их ему несметное количество. Но это было только на руку нашим знакомым.
Портер вернулся так же стремительно. Он быстро сел, взглянул в зеркало и нахмурился.
Андервуд остановился за его спиной.
— Для начала вам придется сменить фамилию.
— Охотно, сэр! — с готовностью согласился Портер. — Если по совести, мне моя порядком осточертела. Одни неприятности.
— Что вы скажите о фамилии… Шекспир? — осторожно спросил Уайт.
Портер как-то странно среагировал. Впервые за всю беседу, он неожиданно вздрогнул и побледнел, но быстро взял себя в руки. Вымученно усмехнулся.
— Фамилия как фамилия, — пожал плечами он, — Бывает и хуже. Почему именно она?
— Судьба, провидение… — заговорчески шепнул Шеллоу.
— У нас в Стратфорде этих шекспиров… Плюнешь из окна в воскресенье, попадешь в какого-нибудь шекспира.
— Прекрасно! С этой минуты, вы… Вильям Шекспир! — решительным тоном заявил Андервуд.
— Если заплатите все мои долги, буду менять фамилию хоть каждую неделю. — заверил Портер.
Со двора уже доносились веселые выкрики, возгласы, смех… Наиболее нетерпеливые из публики проникли во двор и толкались уже возле самого помоста.
Друзья, договорившись о встрече в самом скором времени, выбрались из каморки. Не успела дверь за ними до конца закрыться, как в каморку вошел, уже знакомый нам, красивый юноша в женском платье. Теперь его лицо было густо намазано краской, глаза подведены, губы ярко накрашены.
— Чего хотят от тебя эти джентльмены? — настороженно спросил Томми, — Мне они не нравятся.
— Хотят дать кучу денег. — усмехнулся Портер. — Взамен просят, чтоб я сменил фамилию и сыграл роль. Не совсем обычную… И играть ее придется в жизни. — вздохнув, закончил он.
— Я боюсь за тебя, Вильям! — строго сказал юноша. — Я знаю, ведь ты… не тот, за кого себя выдаешь.
Наступила довольно долгая и мучительная пауза.
— Томми, мальчик мой! Подойди ко мне. — произнес Портер.
Томми медленно подошел и поднял на него свои красивые глаза. Портер положил ему руки на плечи.
— Ты тоже… не тот, за кого себя выдаешь! — произнес он.
Юноша резким движением стряхнул руки Портера со своих плеч и стремительно вышел из каморки. Портер засмеялся и, покачав головой, опять уселся за гримерный столик.
Покинув первым постоялый двор, Андервуд на улице сделал жест своему кучеру, чтоб следовал за ним, и решительно зашагал по дороге к центру города. Уайт поспешил за ним, а Шеллоу, после короткого раздумья, вскочил в карету, как раз проезжавшую мимо.
Так они и двигались к большому лондонскому мосту: впереди вышагивал Андервуд, за ним, тщательно обходя лужи и колдобины, семенил Уайт, пытаясь пристроиться к Джону, то справа, то слева, а замыкала шествие карета, в которой восседал всем очень довольный, улыбающийся Шеллоу.
«Начало положено! Вперед! Только вперед!» — думал Андервуд.
«Этот малый… Портер, не прост. Совсем не прост!» — думал Уайт.
А Шеллоу ни о чем не думал. Удобно устроившись в карете, прикрыв глаза под лучами весеннего солнца, он бубнил себе под нос какую-то незатейливую мелодию и был чрезвычайно доволен.
Спустя полторы недели продавцы городских баллад известили читателей о дебюте молодого автора, неизвестного Шекспира. Из листков, мгновенно раскупаемых из-за своей дешевизны, было ясно: Во- первых, название пьесы невозможно запомнить — «Правдивая история вражды между двумя славными домами Хейвуда и Хотсона, с изображением смерти доброго герцога Ричардсона, и трагическим концом гордого графа Семптона…», и так далее, еще пять-шесть фраз; Во-вторых, исполнять главную роль герцога Ричардсона будет непосредственно сам автор.
Название публике понравилось, хотя мало кто дочитывал его до конца. Историческая основа и намеки на день сегодняшний всех волновали. Настораживала и даже возмущала наглость какого-то провинциального выскочки. Быть автором пьесы и исполнителем главной роли одновременно? Назревал крупный скандал.
Впрочем, кто не рискует, тот эля не пробует.
Разумеется, под именем «Шекспир» выступили наши знакомые. Отсюда столь длинное название. Ни один из соавторов не хотел уступать, (ну, просто ни в какую!), и три названия соединили вместе.
По распоряжению Андервуда на постоялый двор доставили целую дюжину новых дубовых бочек, взамен старых. Их поставили от стены до середины и покрыли досками. Стена была готова. Колонны, справа и слева, украсили зелеными ветками, а пространство между дверьми занавесили полотном, на котором изобразили гербы славных домов Хейвуда и Хотсона. Старый двор преобразился. Правда, флаг на башне в честь представления не поднимали. Просто самой башни не было.
Андервуд стремительно ходил по всему зданию, появляясь в самых неожиданных местах, и давал распоряжения всем, кто попадался на его пути. Уайт, уединившись с хранителем книги и суфлером Томасом Хартом, что-то правил в рукописи. И лишь Шеллоу, поставив в самом центре двора кресло, восседал на нем, как на троне, покуривал трубку и, с видимым удовольствием, обозревал суматоху вокруг.
Проходя по коридору первого этажа, Андервуд услышал за одной из дверей женский плач. В другой ситуации он не придал бы этому значения, но сегодня…
Джон осторожно подошел к двери и прислушался. За дверью плакала девушка. Горько, навзрыд.
Джон решительно постучал в дверь набалдашником трости. Плач мгновенно прекратился. Он постучал еще раз.
