столь драматическими переживаниями в детстве задолго до прибытия «Викинга», может быть, к счастью для меня, стала фактором и моей судьбы.
Итак, пробую до конца разобраться в человеке с чешуей, в человеке-пресмыкающемся. В пути от морского побережья и до мест обитания плоскоголовых я не встречал ничего похожего на динозавров мелового периода. Скудная растительность края не могла бы прокормить ни одного гигантского травоядного.
— Что он делал, когда ты его увидел?
— Спал в чаще, — ответил Ного. — Я побежал. Он за мной, и ревел, как сегодня. Я спрятался в пещере на склоне горы, он ушел. Потом я видел, как он схватил и разодрал крокодила. Для него крокодил, как для меня ящерица.
Я прикидываю и нахожу, что «человек с чешуей» напоминает тиранозавра. Чешуя — это, может быть, костные выросты, гребень.
— Их было много?
— Два. Тот, что гнался за мной, и тот, что жрал крокодила.
Я думаю, что это был один и тот же зверь. Условия выживания для плотоядных здесь минимальны. Их не может быть много. Эта мысль, да еще плавное покачивание плота приглушают тревогу, и я спешу успокоить Ного: зверь, ревущий в джунглях, побоится сунуться в реку. Ного испуган основательно — его взгляд прямо-таки прикован к бамбуковым зарослям, вдоль которых быстрое течение несет наш плот.
Не знаю, как чувствует себя Ного, а меня донимает голод. Надо что-то придумать. Вчера под вечер, после счастливого избавления от погони, мы отыскали плот. Я осмотрел его и сказал Ного, что надо бы запастись едой. Не отходя далеко от плота, мы насобирали несколько пальмовых почек, несколько пучков молодых побегов бамбука. Мы собирали их торопливо, приближался вечер, и надо было обустраиваться на плоту. В последний момент Ного обнаружил кладку крокодильих яиц, и мы, не мешкая, опустошили ее.
…Когда родилась мысль о бегстве, я решил потихоньку готовиться к нему. В первую очередь — проблема еды. Тут ничего особенного не придумаешь. Будем полагаться на опыт первобытных, надежным носителем которого является Ного. Стараясь не слишком привлекать внимание дикарей, я вырезал из кости несколько рыболовных крючков, хотя знал, что рыбалка в здешних лужах и озерах из-за обилия крокодилов — дело сомнительное. Крючки я спрятал в футлярчик с огнивом. Из длинных обезьяньих волос мне удалось свить бечевку. Я намотал ее на ручку каменного топора, заранее наслаждаясь изумлением Ного, — он никогда не видел, как удят рыбу. Глядя на обширную поверхность реки, я подумал, что в ней должно быть немало живности. Надо бы испробовать свои рыболовные принадлежности. Извлекаю крючки из футляра. На какое-то мгновенье замираю, громко чертыхаюсь. Ного таращит на меня удивленные глаза. Что ему сказать? Я смастерил крючки, свил леску, но не подумал о приманке. Пальмовые почки для приманки не годятся, крокодильи яйца тоже на крючок не насадишь. Остается единственная возможность: нарезать узеньких полосочек из собственных ягодиц. Остроумно, правда, но хорошо только для сказок. Не скрывая досады, прячу крючки обратно в футляр. Где же выход? Он есть. Его подсказали мне дикари: не думай о завтрашнем дне, живи сегодня, обходись тем, что имеешь.
Обходимся. Сидим и сосредоточенно жуем бамбуковые побеги. Полчаса жуем. Час жуем. Когда хочется пить, ложимся на живот, подползаем к воде и пьем. Вода в реке прохладная, чистая, если не всматриваться в нее слишком пристально. А если всмотришься — увидишь, что даже в чистейшей речной воде существует жизнь. Простейшая, но жизнь. Не думаю, что вода эта опасна для нашего здоровья. Приходилось и не такую пить.
Река становится все шире. Берега тонут в зелени. За ними горы залюбуешься. Но та ли это река, о которой говорил мне гладкокожий? Если я правильно понял, до ее устья надо плыть многие сотни километров. За Черными Горами она раздастся вширь, низкие берега станут топкими, воздух пропитается болотными испарениями. Впрочем, рано думать о конце пути, находясь в самом его начале.
Солнце поднимается все выше — прогревает нас с таким же усердием, с каким на рассвете пронизывала прохлада. Теплынь усыпляет, и мы растягиваемся на плоту. Меня разморило, погружаюсь в дремоту. Уснуть по-настоящему мешает подспудная тревога. От нее так запросто не избавишься. А Ного уже храпит. Так что же меня тревожит? Или это следствие вчерашней погони? Я еще не отошел и, уверен, не скоро отойду от нее. Лежа на спине, гляжу в безоблачное небо. По обе стороны медленно проплывают горные вершины. Я возвращаюсь к утренним размышлениям…
Так где же пролегла черта, за которой я съехал с привычной дороги? В университете? Или в те годы, что я провел в лаборатории? Ничто не предвещало каких-то крутых перемен в моей судьбе. Может, все началось с «Викинга»? Мучительно ищу ответ в размышлениях над длинной цепочкой вроде бы не таких уж значительных событий, составивших мозаику двух промежуточных лет. В охраняемой прарептилиями тишине Великой Реки пытаюсь прокрутить, пролистать в обратном порядке историю моей жизни. Более располагающей к этому обстановки, наверное, и не бывает.
Я испытал радость счастливого финиша. Не выпуская из рук обломок камня — мне все же удалось выяснить, что это за руда, — зову Лену из навигационной кабины, чтобы сказать ей о моем первом открытии.
— Бегу! — слышу голос Лены из небольшого прибора, прикрепленного к запястью. Голос у Лены веселый — она среди нас единственная, кому длительное состояние невесомости не доставляет неприятностей. Она легко передвигается по многочисленным, хоть и тесноватым помещениям космического корабля, буквально перепархивает с места на место и, в отличие от нас, неуклюжих, обходится без шишек и синяков. Удивительная девушка. Когда вернемся домой, она станет моей женой. Мы отправимся в свадебное путешествие на Счастливые острова, а потом проведем долгие годы в лаборатории, пока дружно не обработаем все материалы, собранные на Ганимеде, спутнике Юпитера.
Я радовался, потому что ждал Лену, раскрыл тайну тускло поблескивающего камня и видел радужную перспективу судьбы.
Но прежде чем пришла Лена, отсек, в котором я находился, вздрогнул от страшного удара. Невероятная тяжесть придавила меня к стене. В кромешной тьме я расслышал хлопки — сработали запоры шлюзов. Это конец, с ужасом подумал я и кинулся к выходу. Я забыл о правилах передвижения в условиях невесомости, но не обращал внимания на толчки и удары. Панический страх овладел мною настолько, что я ничего не соображал, швыряемый невесомостью с одной стены на другую. Мне показалось, что кроме шума, производимого моими беспорядочными метаниями, раздался другой звук. Ко мне вернулось самообладание, и я ухватился за привинченное к полу кресло.
— Внимание! Внимание! — ясно, что включена аварийная система связи. Живой человеческий голос. — Говорит Центр. Просим сохранять спокойствие. Наш корабль столкнулся с метеоритом. Сейчас производится оценка его живучести и повреждений. Повторяю: сохраняйте спокойствие и налаживайте связь друг с другом. Во избежание потерь воздуха запертые по команде центрального пульта отсеки следует открывать по очереди. Отсеки с нарушенной герметизацией отключены от блока питания, следовательно, они не открываются… Сохраняйте спокойствие. Оказывайте помощь нуждающимся!..
Я знал, что услышанное сейчас обращение записано на Земле, в Центре Космических исследований, и заложено в систему компьютерного обеспечения связи. И все равно этот голос успокаивал. Обманчивый эффект живого человеческого голоса. Центр управления кораблем, именуемый «мозгом», все свои команды, все обращения произносил голосом популярного киноактера геовидео. Тонкий психологический расчет проектировщиков, рассчитанный на случай внезапной аварии, когда паника неподвластна разуму. Где же Лена? В каком отсеке застала ее беда? Я, как заведенный, звал ее по каналу общей связи. Бесполезно. Попутно я обращался к другим сотрудникам. Ни одного отклика! Мысль о том, что я остался один, казалась невероятной! Этого не может быть! Не должно быть!
Канал связи включался через определенные промежутки времени и задушевно перечислял повреждения — их оказалось очень много. Тем же голосом «мозг» сообщал о корректировке курса, для этого включались двигатели коррекции. Их тяговые усилия вызывали гравитацию. Меня в таких случаях бросало на стенку. При таком масштабе разрушений просто удивительно, как сохранился «мозг», тон которого излучал спокойную уверенность проникновенным голосом актера геовидео. Именно это меня и раздражало. Я не сомневался в размерах катастрофы. Времени было у меня немного. Надо что-то предпринимать.
От носовой части корабля, где смонтирована система жизнеобеспечения, я был отрезан анфиладой
