уродливую фигурку – резал и резал – все новые и новые куски деревянной фигуры…
Вдруг послышался ее голос. Хриплый, надтреснутый…
– Что ты делаешь? – закричала она.
Он вскочил и бросил последний кусок в яркое пламя. Обернулся – диким безумием сверкали ее зеленые глаза.
– Я убил его, – воскликнул он.
«Меня, – завопила она, – меня». Она схватилась обеими руками за грудь. «Как больно, – прошептала она. – Как больно».
Он прошел мимо нее и с грохотом захлопнул за собою дверь…
Но через минуту он снова лежал в ее объятиях – снова впивал ее ядовитые поцелуи.
Правда – он был ее учителем. Рука об руку с ним прошла она по парку любви – по извилистым скрытым дорожкам, – вдали от широких аллей толпы. Но там, в дикой чаще, где терялись тропинки, где он отшатнулся от страшной бездны, – она шла все дальше и дальше Беспечная, свободная от всякого страха и трепета, – легко, будто в веселой радостной пляске. В парке любви не было ни одного красного ядовитого плода, который бы не сорвали ее пальцы, в который бы не вонзились со смехом ее зубы, – от него узнала она, как сладостно опьянение, когда язык впитывает маленькие капли крови… Но жажда ее казалась неистощимой…
…Он устал от поцелуев этой ночи и медленно высвободился из ее объятий. Закрыл глаза, лежал как мертвый, бледный, недвижимый. Но не спал. Ясны, отчетливы были все впечатления, несмотря на усталость.
Много часов пролежал он так. Яркое полнолуние глядело в открытое окно и заливало своим белым светом постель. Он слышал, как Альрауне шевелится рядом с ним, слегка стонет, шепчет бессвязные фразы – как всегда в лунные ночи. Он слышал, как она встает, напевая что-то, подходит к окну и потом медленно возвращается обратно. Почувствовал, как она склонилась над ним и долго смотрела на него.
Он не шевелился. Она снова поднялась, подбежала к столу, снова вернулась, опять наклонилась, прислушалась к его дыханию. Он почувствовал, как его кожи коснулось что-то холодное, острое, – понял, это нож. «Она сейчас ударит», – подумал он. Но он не испугался-ощутил какую-то странную радость, не пошевельнулся, молча ждал смертельного удара, который бы обнажил его сердце. Она коснулась ножом его груди – осторожно, осторожно разрезала, не глубоко, – но кровь сразу брызнула фонтаном. Он слышал ее быстрое дыхание, поднял слегка веки и посмотрел. Ее губы были полуоткрыты – вдруг она бросилась на него. Прижала губы к открытой ране и начала пить-пить его кровь…
Он лежал молча и неподвижно, чувствовал, как кровь приливает к сердцу. Ему казалось, будто она выпьет ее всю – не оставит в нем ни единой капли. Она пила-пила – прошла, казалось, целая вечность…
Наконец она подняла голову. Он увидел, что она вся горела. Ярко сверкали ее щеки в лунном сиянии, маленькие капли пота искрились на лбу. Нежною рукою коснулась она иссякнувшего источника, своего красного нектара, – и быстро поцеловала его. Потом отвернулась и пристально стала смотреть на луну… Ее что-то манило. Шатаясь, она подошла к окну. Встала на стул, ступила ногою на подоконник – вся залитая серебряным светом…
Потом, словно быстро решившись, спрыгнула обратно. Не смотрела по сторонам и скользила по комнате. «Я иду, – шептала она, – иду».
Отворила дверь, вышла из комнаты.
Он продолжал лежать – прислушивался к шагам сомнамбулы, пока они не замерли где-то вдали. Затем встал, оделся.
Он был рад, что она ушла, – он сумеет хотя бы ненадолго заснуть. Надо уйти, уйти поскорее – пока ее нет…
Он вышел в коридор и пошел в свою комнату. Он услышал шаги и спрятался в нишу – показалась черная тень: то была Фрида Гонтрам в глубоком трауре. Она держала в руках свечу, как всегда во время своих ночных хождений. Он увидел бледные черты ее лица, жесткую складку около носа, плотно сжатые губы. Увидел ее испуганный взгляд…
«Она одержимая, – подумал он, – одержимая, как и я».
Одно мгновение хотел было заговорить с нею, посоветоваться – быть может… Но покачал головою: «Нет, нет, все равно ничего не поможет».
Она преграждала путь в его комнату: он решил пойти в библиотеку и лечь там на диване. Тихо сошел по лестнице, открыл тяжелую дверь.
На каменной скамье перед конюшнями сидел старый кучер, он заметил, как тот поманил его. Быстро направился он к нему.
«В чем дело, старик?» – прошептал он. Фройтсгейм не ответил, поднял только руку и показал наверх.
– Что? – спросил он. – Где?
Но потом вдруг увидел. По высокой крыше дома шел стройный нагой мальчик – спокойным, уверенным шагом.
То была Альрауне.
Глаза ее были широко раскрыты, глядели вверх, высоко вверх – на полнолуние.
Он увидел, что губы ее шевелятся, увидел, что она слегка поднимает руку, точно в каком-то страстном могучем желании…
И идет все дальше и дальше. Спускается по карнизу – медленно – шаг за шагом…
Она должна упасть – неминуемо, неизбежно.
Им овладел безумный страх – его губы раскрылись, чтобы крикнуть, предупредить ее…
– Альра…
Но он подавил крик. Предупредить ее, выкрикнуть ее имя – ведь это значило бы убить ее… Она спала, она в безопасности – пока она спит и действует в этом сне. Но если он закричит – если она проснется – она неизбежно должна будет упасть.
Что-то шептало ему: «Кричи, кричи, – кричи – тогда ты спасен. Одно только слово, одно ее имя – Альрауне. На языке у тебя ее жизнь – ее и твоя собственная. Кричи же, кричи».
Он плотно сжал губы, закрыл глаза, судорожно стиснул руки. Он чувствовал: сейчас, сейчас свершится.
Ах, обратно было немыслимо, – он должен был это сделать. Все его мысли слились в одно, сковались в один острый кинжал: «Альрауне…»
Вдруг среди ночи громко, пронзительно, дико, безумно прозвучало: «Альрауне – Альрауне».
Он открыл глаза – посмотрел. Увидел, как наверху она опустила руки, как внезапная дрожь пробежала по ее телу, как она обернулась, взглянула вниз на большую черную фигуру, показавшуюся в окне, – увидел, как Фрида Гонтрам широко раскинула руки – бросилась вниз, – услыхал еще раз ее отчаянный вопль: «Альрауне».
Потом перед ним все смешалось – густой туман заволок его глаза, он услышал только глухой звук падения, за ним другой. И снова вопль – но только один.
Старый кучер взял его за руку и повлек за собой. Он зашатался, едва не упал-вскочил, быстро побежал через двор к дому…
Бросился на колени перед нею – обвил ее тело своими руками. Кровь, много крови окрасило ее короткие локоны…
Он приложил ухо к ее сердцу, услыхал слабое биение. «Она еще жива, – прошептал он, – о, она еще жива», – и поцеловал ее бледный лоб.
Он посмотрел в ту сторону, где старый кучер суетился возле Фриды Гонтрам. Заметил, как тот покачал головою и тяжело поднялся на ноги. «Она сломала себе позвоночник», – услышал он.
Что ему за дело? Альрауне жива – жива.
– Пойдем, старик, – закричал он, – внесем ее в дом.
Он приподнял слегка ее плечи – она открыла глаза.
Но не узнала его. «Я иду, – прошептала она, – иду…»
Ее голова откинулась…
