бутылок монтепульчано, орвьето, кьянти местного производства и пачками сигарет. Это местечко – второй дом для Хоуарда, писателя, который черпает вдохновение в алкоголе и живет еще дальше по склону холма, если смотреть от Белиндиного дома. Хоуард Оксфорд – мужчина сорока четырех лет, худой, как жердь, с накладкой из светлых волос «Брилло», с лицом, красным, как вино, которое он пьет; его литературный хит назывался «Солнце сияло на ее лице» и пользовался популярностью в восьмидесятых годах. Это была романтическая история любви, действие которой разворачивалось в Уэльсе на рубеже веков; Би-би-си сняла по этой книге двухчасовой фильм. Хоуард стал знаменитым. Он пил и трахался с большей частью Лондона, но кончил тем, что заработал хламидиоз и похоронил свой писательский талант. Хотя в половом отношении у него теперь все в порядке, как писатель он по-прежнему мертв – до такой степени мертв, что единственная вещь, написанная им за три года со времени приезда в долину, – это рекламная статья для журнала «Спектейтор» о сборе урожая можжевеловых ягод, используемых в производстве джина «Гордон», ну и еще сценарий «Кота в сапогах» для рождественского спектакля.
На противоположной стороне долины, за пустующим «Casa Padronale» 26 с часовенкой, на который Белинда уже положила свои маленький голубой глаз, имея в виду дальнейшее расширение своего пансиона, стоит монастырь Санта-Катерина. Этот лакомый кусочек недвижимости расположен в красивейшем месте: оттуда открываются первоклассные виды и к нему ведет старая этрусская дорога. Два года назад он был продан лесбийскому сообществу из Сиднея. Сделка произвела почти сенсацию: мысль о том, что в долине будут толпами кишеть косматые лесбиянки и заниматься здесь своими сапфическими делами, выводила всех из себя – честное слово, выводила.
Однако, когда действительно дошло до прибытия девиц, лесбиянки въехали в дом тихо и быстро и сейчас, кажется, мало времени проводят в этом полушарии. Изредка балуя долину своим посещением, они предпочитают сторониться окружающих. Лишь однажды они появились всей кучей в траттории, после волейбольного матча с другой лесбийской командой из коммуны. Но одного этого зрелища было достаточно, чтобы вся долина бурлила на протяжении нескольких недель. По правде сказать, Белинда не вполне au fait 27 того, что происходило в монастыре Санта-Катерина: хоть она и утверждает, что видит всю долину, сидя в шезлонге на своей террасе, это, как и большинство Белиндиных заявлений, не совсем правда. Даже когда она выходит из дома и стоит на самой границе своих владений, высоко поднявшись на цыпочки, ей, с ее натренированным зрением, видно только входное крыльцо здания и, к ее досаде, совсем не видно большого сада за монастырской стеной.
Теперь, откинувшись в бело-зеленом полосатом шезлонге, потягивая кофе и правой рукой тихонько управляя проигрывателем с диском «золотого голоса» Рассела Уотсона, Белинда занята тем, что пристально смотрит в бинокль на расположенную внизу ферму Бьянки. Три Бьянки-внука бегают по саду, гоняя кого-то: не то поросенка, не то щенка. Белинда не успевает так быстро переводить взгляд, чтобы выяснить, кого именно. В дальнем краю огорода Франко, сняв рубашку, колет дрова. Желтое солнце играет на его загорелой спине, на плечах блестит пот честного труженика. Белинда вскоре теряет интерес к детям и начинает следить за каждым его мужественным движением, кончиком языка облизывая пересохшие губы.
Только когда рулады Рассела Уотсона, мастерски исполняющего арию «Вьенна» из «Спандаубаллета», смолкают, Белинда слышит звук подъезжающей машины. Уединенность долины и, собственно, ее форма таковы, что звук мотора эхом раздается вокруг, вплоть до каждого переключения передачи, и привлекает всеобщее внимание. Благодаря близости «Casa Mia» к единственному шоссе ни один автомобиль не может приехать или уехать так, чтобы Белинда Смит не заметила этого и не прокомментировала. Если сосредоточиться, она может даже определить марку едущей машины. Принадлежащий Дереку и Барбаре «БМВ» мурлычет как котенок, поднимаясь в гору. Микроавтобус лесбийской общины гремит, словно наркоман, подсевший на таблетки, пока катится по белому шоссе в рытвинах. Разбитый «рено» Хоуарда почти никогда не покидает своего гаража, а все машины Бьянки – «эйпы», «чинквеченто», тракторы и «панды», – выезжая из-за угла дома, кашляют и пускают газы, подобно страдающим недержанием старикам.
Но у этого мотора звук другой. Он эффектный, шикарный, дорогой, экологически чистый и говорит об очень хорошем состоянии двигателя. Белинда разглядывает изгибы белого шоссе, дабы обнаружить машину, но та каким-то образом ускользает от нее. Она прослеживает все излучины и повороты, начиная от самых ворот своего дома и дальше, вниз по склону, через ручей, в низину, к ферме Дерека и Барбары – и… ничего. Как раз когда она уже готова сдаться, ей удается разглядеть, как машина движется по подъездной дорожке пустого «Casa Padronale». Белинда наводит фокус в бинокле, ее толстые пальцы крутятся со страшной скоростью, но блики солнца мешают видеть сквозь лобовое стекло.
– Черт, – бормочет она, поворачиваясь в шезлонге, дабы проследить глазами за шустрым синим полноприводным джипом, спускающимся по дальнему склону холма и направляющимся в ее сторону. Скособочившись, закинув ногу на ногу, Белинда продолжает смотреть туда, прищурившись от солнца, но не может ничего разглядеть через тонированное лобовое стекло. – У-у-хм! – стонет она, с негодованием отбрасывая бинокль. – Это просто неприлично!
Она поднимается и быстрым шагом идет в дом, к телефону. Несколько раз нажав розовым ногтем указательного пальца на кнопки, набирает короткий номер и ждет.
– Алло? – отвечает мужской голос, с одышкой, будто на начальной стадии эмфиземы.
– Pronto, – говорит Белинда на своем превосходном итальянском, с раскатистым «р» и хлопающим «п». – Это Контесса.
– Кто? – Из трубки раздается такой звук, будто собеседник почесывает в затылке.
– Контесса, – повторяет Белинда, с улыбкой разглядывая сувенирный календарь из «Уффици», висящий на стене. Возникает неприятно долгая пауза. – Честно говоря, – вздыхает она, склоняя голову набок, – Дерек, это ты так меня окрестил.
– Ой, Белинда! Моя Контесса. – Он довольно хихикает. – Конечно. Прошу прощения…
Как чувствуешь себя в это прекрасное утро ?
– Ox… fa caldo, – говорит она, как веером, обмахиваясь свободной рукой. – Fa molto caldo.
– Здесь всегда чертовски жарко, дорогая, – отвечает Дерек, прочищая горло от густой мокроты. – Барб уже на улице – пошла зарабатывать рак. Валяется там на спине, с бикини в промежности, – ей зачем-то понадобился загар на всем теле. – Он ухает как сова, и его громкий гортанный смех переходит в отрывистый, сухой кашель, после чего он долго и театрально сморкается в платок.
– Ну, что бы там ни говорили, – возражает Белинда, отодвигая трубку от уха, – я знаю только одно: если у человека кожа такая тонкая, как моя, ее не рекомендуется подставлять солнцу. С другой стороны, Барбара – такая счастливая женщина, – продолжает Белинда, и голос ее потрескивает от удовольствия. – Она здесь так давно, что почти превратилась в местную. – Белинда смеется. – Она такая коричневая, что ее с трудом можно отличить от рабочих в поле.
– Ну, надо же ей чем-то заниматься, – говорит Дерек и снова прочищает горло. – Так чем я могу помочь
