наша, и свеча бы не угасла».
Щекотливое дело своего сватовства и привоза дочери тверского князя — вековечного соперника Москвы — этот сын Ивана Калиты поручил именно Андрею Ивановичу Кобыле, видимо, ценя его дипломатические способности.
Этими же способностями обладали и ближайшие потомки Андрея Ивановича, хотя средь них появляются уже и воины, а позже ратная стезя становится основной из поколения в поколение.
Имена предков Лодыгиных находим мы среди ратников победных битв с ордынцами — на реке Воже в 1378 году и Куликовом поле (тут отличился и воевода владимирский, брянский и суздальский Вельяминов — предок изобретателя по матери). Входили они в разряд служилых людей, то есть в отличие от князей (Волконских, Белозерских и др.), пришедших под власть московского князя со своими уделами, родовых вотчин не имели, а получали от государя в виде жалованья — «заработной платы» — за службу поместья с землей и тяглыми крестьянами. Со смертью служилого человека или с уходом его со службы поместье возвращалось в казну.
В мирное время дети боярские были вечно на посылках: их назначали, по свидетельству известного историка В. О. Ключевского, «управителями второстепенных московских приказов, воеводами, их посылали и для производства следствий по важным уголовным делам… Рядом с этим они занимали особое совершенно положение в военном строе: стольники, стряпчие, дворяне московские и жильцы» (охрана государевых хором) «составляли значительный и наилучше вооруженный корпус, называвшийся «царевым полком»… они имели еще значение офицерского запаса для провинциальных служилых людей… служили полковниками и головами, т. е. батальонными и ротными командирами».
В 1550 году, когда Иван IV «приговорил с боярами» набрать по разным уездам 1000 человек детей боярских — «лутчих слуг» и раздать им поместья в Московском и других уездах — не далее 70 верст от столицы, для того чтобы были они всегда наготове для исполнения различных поручений, в список «тысячников» попало девять Лодыгиных — детей боярских. Это звание носили потомки родов, в которых кто-то когда-то был боярином. Дети боярские Лодыгины жили в это время в землях, которыми владел когда-то Александр Невский и раздавал их «за честну службу»: в Переславле-Залесском, Коломне, Дорогобуже.
По первому зову должны были Лодыгины, живущие от брани до брани в своих бревенчатых хоромах, обнесенных частоколом, скоро собраться и скакать в Москву «на конех, в панцыре, в шеломе, в саадаке, с луком и стрелами, в сабле», да с ними — по их поместному окладу — три его боевых холопа, тоже «на конех, в панцырех, в шапках железных, в саадаке, в саблях с копьи» и с ними три запасных коня да «человек в коше» (в обозе в запасами).
Недешево было заполучить это дорогостоящее снаряжение средневекового ратника небогатым сынам боярским. Да надо было отрабатывать мечом оклад в 350 четей[2] — это по долгу перед царем, и воевать за землю Русскую — это перед своей совестью.
И воевали, и клали свои буйные головы в боях за выход государства к Балтике, за покой его южных и восточных границ.
Борис Владимирович Лодыгин был воеводой в Козельске и Пскове (1587–1589) и в Путивле (1597), Гавриил — в Перми (1617–1619) и в Галиче (1624–1627). (На год, на два только и назначались тогда воеводы в город, чтобы не обвыкли, не наладились воровать.)
Никто из Лодыгиных в кровавое и жестокое время разгула опричнины, когда попадали в опалу, а то и гибли целые семьи рюриковичей и гедиминовичей, не возвысился, в милость к грозному царю не попал, в чем можно усмотреть дальновидную мудрость: к царю ближе — к смерти ближе.
Зато в суровую годину Смутного времени, когда смущали народ лжедмитрии, а иноземцы вероломством проникли в Москву, Лодыгины были верны России и сражались в народном ополчении Минина и князя Пожарского.
Н. М. Карамзин сообщает, что моравский воевода Борис Лодыгин еще в октябре 1604 года отказывался сдать город Моравск (Муромск, в 60 верстах от Чернигова) войску Лжедмитрия I, но был связан жителями, «прельщенными самозванцем», и вместе с воеводой Елизарием Безобразовым выдан полякам. Приведенный к Лже-дмитрию, Лодыгин «не признал его царем, самозванец же, сознавая важность своих первых шагов по Руси, пожалел о заблуждениях стойких воевод и отпустил их».
«За ту прямую», то есть честную, службу получили Лодыгины от воцарившегося в 1613 году Михаила Федоровича Романова земли в разных уездах. Федор Иванович Лодыгин, например, 140 четвертей целины — в Нижегородском уезде (в Березопольском стане — пустошь Киреклым). Через несколько лет Артемий и Гаврила — в трех уездах — Пошехонском, Гороховецком и Козельском, что составило 405 десятин. (Если вспомнить, что у приближенных к царю бояр бывало по тысяче десятин и больше, то становится очевидным, что Лодыгины и при первом царе Романове в приближенных не ходили. И правда, Гаврила, Артемий и Борок Лодыгины воеводствовали на окраинах, а земли получали за свою службу в срединной России.)
Земли этих российских пределов суглинистые, население редкое, охотой, рыболовством, бортничеством, ремеслами промышляет, а хлеб родится всего сам-третей[3] .
Но некогда было ратникам Лодыгиным заниматься хлебопашеством — надо было оборонять Русскую землю от беспрерывных набегов кочевников. Большое от них беспокойство было на Руси в царствование первых Романовых. Сотнями исчислялись за год, бывало, разбойничьи налеты крымцев, ногайцев, астраханцев, калмыков. В плен угонялись тысячи людей с детьми. Кто не погибал от голодного тяжкого пути до Крыма иль Персии — продавался на далеких рынках в рабство.
Далеко в степь, на юг, уходили русские «сторожи» — стерегли кочевников, жгли травы, чтобы не было корма для их коней. Лишь завидят вдали пыль от копыт, зажигают костер на холме. Соседние сторожи, приметив этот дым, свой костер палили. Так, огненной эстафетой весть об очередном набеге скоро доходила до Москвы.
То и дело гонцы царя во весь дух скакали по лесным дорогам, стуча в ночь-полночь рукояткой нагайки в дубовые ворота служилых людей, не минуя и Лодыгиных, коль они случались дома. Сборы привычного к походу ратника скоры. И снова — в путь. Сивые воины, израненные в боях, брали с собой в походы сыновей — недорослей и новиков. Рано кончалось их детство в то беспокойное время — в 10–12 лет. Научился сидеть на коне, меч держать — служи, становись воином. Средняя продолжительность жизни в те поры была всего-то 30 лет: не столько от болезней, сколько от ран умирали люди.
…Сколько раз за века промчались кони предков Лодыгиных по бескрайнему Дикому полю, настигая захватчиков, отбивая у них русских, мордовских и иных пленников; сколько малых и больших битв прошумело здесь, и сколько крови пролилось, и никто из них не мог предугадать тогда, что на этой неприютной, растящей лишь седой ковыль земле поселятся их внуки и правнуки… Не дано человеку приоткрыть завесу времени.
О людях этого лихолетья, отважно засевавших Дикое поле семенами «московской, нижегородской, рязанской пшенички… с мечом на поясе, пищалью за спиной» или рогатиной — смотря по достатку, хорошо рассказал известный тамбовский исследователь И. И. Дубасов: «В XVII веке образовалось на Тамбовщине много вольных поселков, которые жили на свой страх и риск, не имея покровителей. Местные поселенцы сами облюбовали лесные и степные пустоши, культивировали их своим трудом потовым и сами же боронились против всякого лиходея и надолбами, и оружием, и всякою иною воинскою и сторожевою службою… Каждое село XVII века было укреплено валами, засеками, надолбами. Так жили все эти «окраинные люди».
Споро строятся — на глазах одного поколения — дуги оборонительных рубежей, сливаясь меж собой в одну подкову, обрамляющую с запада, востока и юга Москву. Тульская — от Путивля через Брянск, Тулу и Шацк. Белгородская — через Козлов (теперь Мичуринск), Тамбов, Чугуев, Острогожск, Воронеж, Белгород… На востоке Белгородская линия смыкается с Закамской и Сибирской. А уж за такой непрерывной линией из крутых валов, засек, городков-крепостей и густых лесов хлебопашцу приволье!
Уже в 70-е годы XVII столетия население на Руси насчитывает 6,5 миллиона! На 1,5 миллиона увеличилось за два десятилетия!
Среди служилых людей то одного, то другого городка встречаются Лодыгины. (Воеводой строящегося Воронежа был с 1616 по 1619 год Артемий Лодыгин.) Они словно приглядываются к этой привольной черноземной земле, привыкают к ней все больше, прикипают сердцем, а позже без сожалений расстаются с
