одним режиссером?
– Не знаю.
– Спасибо за откровенность, – усмехнулся Хуттер. – Всегда приятно знать, что думают о тебе ближайшие соратники.
– Мне с тобой очень трудно расстаться, – разом устал Юрий. – Труднее, чем тебе со мной.
– Поэтому ты и едешь, – сказал Хуттер. – Я понял.
– В Японии, кажется, когда человек добьется минимальной известности, он вдруг меняет имя и все начинает сначала.
– Поучительно, – сказал Хуттер. – Про Японию это ты сейчас придумал? Впрочем, неважно, важна мораль. И куда же ты?
– Посмотрю…
– Не хочешь говорить.
– Еще не решил, – сказал Юрий.
– Обратно будешь проситься – не возьму, учти.
– Ага, – кивнул Юрий. – Это уже с кем-то было.
– Шучу, – сказал Хуттер.
– Не шутишь. Но я не попрошусь. Ты все равно не поймешь, но сейчас я иначе не могу. Никак. А года через четыре я все-таки сыграю, вот увидишь.
– Не забудь пригласить, – сказал Хуттер. – А других причин нет, извини, конечно, за настойчивость?
– О других не надо.
– И Наташа едет?
– Я один пока еду, – сказал Юрий.
– Ты все-таки учти, – сказал еще Хуттер, – пока мы разговариваем один на один и никто нас не слышит, так что у тебя есть еще время. Без документов, кстати, не так уж приятно устраиваться. И не все любят человека с хвостом.
– Учитываю. Но трудовую книжку вы в конце концов вышлете, всем же высылают. А деньги за Сямозеро, остаток, я переведу из Москвы.
– Из Москвы?
– Залечу к матери, – сказал Юрий. – Зайду в министерство.
– Как знаешь, – сказал Хуттер официальным голосом, хоть и на «ты».
Он медленно протер стекла и надел их обратно, глаза стали сразу обычные. Уверенные и хитрые. Хуттер слез, наконец, с ручки и сел в кресло, поглубже. Потом еще подвинулся вглубь. Казалось, он устроился тут до вечера.
– Я сейчас за билетом, – сказал Юрий. – Потом, конечно, зайду к директору, и еще увидимся.
– Надеюсь, – сказал Хуттер на одной ноте.
Юрий поднялся на сцену из зала и сразу, сбоку, за правой второй кулисой увидел Наташу. Она стояла на том самом месте, где позавчера, перед выходом в третьей картине, Юрий шептал ей в ухо: «Сегодня на тебя особенно все оглядываются. Почему бы это?» А Наташа смеялась и даже пропустила сигнал помрежа на выход. Но сейчас об этом подумалось как-то вяло, будто было с другими.
Юрий шагнул в полумрак и молча взял ее за руку. Не под руку даже, а за ручку, как водят детей. И так вывел ее в коридор. Наташины пальцы слабо шевельнулись в его ладони и остались лежать очень тихо. В коридоре она осторожно высвободила руку.
– Я все слышала, – сказала Наташа.
Сегодня она перекрасила губы, губы слишком ярки. Волосы, поднятые над головой высоко и пышно, отливали на свету янтарем. Горячо плавились на свету. Свитер делал ее особенно легкой, свитера ей идут. Просто Наташа умеет носить, это не Лена. Хоть сейчас-то, пожалуйста, без сравнений.
– Тем лучше, – сказал Юрий.
– Я все-таки думала, ты утром зайдешь.
– Я хотел, – сказал Юрий правду.
– Я, конечно, держать тебя не могу, если ты решил. Тем более что я даже не знаю – почему.
Она сделала длинную паузу, но Юрий молчал. Голос у Наташи был, как обычно, низкий и теплый, просто у нее такой голос. Почти как обычно, только слова немножко растягивала, она на премьере всегда чуть растягивает слова. Наташа сильная, ничего.
– Так вдруг. Еще вчера даже ничего.
– Как-то сразу решилось, – сказал Юрий. – Прости…
Как нелепо прозвучало это «прости», самого покоробило.
– По-моему, нам все-таки нужно было поговорить. Как ты сам считаешь? В любом случае.
– Конечно. Не сейчас… – сказал Юрий. – Я тебе напишу.
