землетрясение.
Но это рухнуло дерево.
Рухнуло оно молниеносно. Ведь оно было, по сути, уже выворочено из земли. Земля содрогнулась, освободившись от могучего ствола.
Яркий свет солнца хлынул в театр. Мы с Джошем бросились друг к другу и, держась за руки, замерли в потрясении от того, что происходило внизу.
Театр взорвался воплями. Яростными. Испуганными. Отчаянными.
Потом крики слились в жуткий вой, исполненный боли.
Внизу все смешалось. Люди в театре – нет, не люди, а живые мертвецы, залитые потоком золотого света, – в панике рванулись к спасительной тени, отталкивая друг друга.
Но поздно!
Кожа живых мертвецов, обожженная солнцем, уже плавилась и сползала с костей. Как завороженные, мы смотрели с Джошем вниз. Скоро от мертвых остались одни скелеты. Вот и скелеты рассыпались в прах. Вот уже прах превратился в пар и растаял в воздухе. Даже одежда живых мертвецов поднималась вверх белыми облачками пара.
Воздух звенел от пронзительных воплей.
Я разглядела в толпе Карен Сомерсет. Я видела, как ее волосы упали на землю, точно растрепанный парик. Но обнажили они не кожу, а голый череп. Карен повернулась ко мне. Взгляд ее был исполнен тоски и сожаления. А потом ее глаза вывалились из глазниц. Она открыла беззубый рот и из последних сил крикнула:
– Спасибо, Аманда! Спасибо!
И упала на землю бесформенной грудой костей.
Мы с Джошем зажали уши руками, чтобы не слышать этих пронзительных воплей. И отвернулись, чтобы не видеть этого ужаса. На наших глазах погибал целый город. Мертвый город очищался светом солнца.
Когда мы наконец нашли в себе силы посмотреть вниз, все было кончено. От живых мертвецов не осталось и следа.
Мама с папой стояли спина к спине на том же месте, связанные. Они в ужасе озирались по сторонам, не веря своим глазам.
– Мама! Папа! – закричала я.
Мне никогда не забыть их лиц, когда мы с Джошем бросились к ним.
Родителей не пришлось уговаривать уехать отсюда. В тот же день они собрали вещи и договорились с бюро грузовых перевозок. Мы возвращались к себе, в наш старый город, в наш старый дом.
– Как хорошо, что мы не успели продать старый дом, – сказал папа, когда мы сели в машину с одним желанием – поскорее отсюда убраться.
Папа вырулил на улицу.
– Подожди! – крикнула я.
Сама не знаю, что на меня нашло, но мне вдруг захотелось еще раз – последний! – взглянуть на дом. Даже не то чтобы захотелось… Мне нужно было взглянуть на него.
Родители пытались меня удержать, но я выскочила из машины и побежала обратно. Остановившись посередине двора, я обвела взглядом дом – тихий, пустой, погруженный в густую лиловую тень.
Не отрываясь, смотрела я на дом. Не знаю, сколько я так простояла и сколько бы еще простояла, если бы меня не вывел из оцепенения скрип шин по гравию подъездной дорожки.
Я вздрогнула и обернулась. К дому подъехал красный микроавтобус.
Задняя дверца открылась, и из машины выскочили два мальчика, примерно ровесники Джоша. Их родители тоже вышли. Они смотрели на дом. Меня они, кажется, не замечали.
– Ну вот, ребята, мы и дома, – улыбнулась их мама. – Вот он, наш новый дом!
– Какой же он новый? Он старый, – выпалил сразу один из мальчиков.
А его брат уставился на меня широко раскрытыми глазами.
– А ты кто? – спросил он удивленно. Все повернулись ко мне.
– Я… э… – Я замялась. Вопрос застал меня врасплох.
С улицы раздались нервные гудки. Это папа сигналил мне, чтобы я возвращалась в машину.
– Я… я раньше жила в вашем доме.
Не понимаю, почему я так сказала.
Это получилось само собой.
Я развернулась и побежала на улицу, к нашей машине.
На бегу краем глаза я заметила на крыльце мужчину с большой пухлой папкой в руках. Мне показалось, что это мистер Дейвз.
Но это не мог быть мистер Дейвз.
Никак не мог.
