— Чего рыдать-то! — недовольно скривилась холодная Марго. — Мы по делу пришли. Собирай, давай, свои манатки и двигай на выход. Юля тебя отвезет к себе домой. Будешь хоть при деле… за детьми присмотришь. Юлька говорит, нечего им в Доме оставаться. Пока там милиция, да все эти неприятности, каждый день по трупу, ну почти по трупу, и еще она разобраться хочет.
— Разобраться хочет?
— Ну да, да, разобраться, — повторила Марго нетерпеливо. — Какая ты непонятливая, Юлька надумала никому из людей в Доме не говорить, что у нас дети и женщины эвакуируются, ну мало ли, да, может, мы их просто закрыли, детей, в комнатах. А поднадоели они, вот мы и… Чтобы все пока оставались на местах. Репетиторы эти. Жильцы сами никуда не собираются, по-моему. Да, Юль?
Юля не ответила. Смотрела удивленно куда-то вниз. Видела вот что.
По лестнице торопливо поднимался Юраня. Вид он имел задумчивый, возвышенный и даже немного нереальный, как оживший миф про, допустим, Геракла с Авгиевыми конюшнями или Самсона, разрывающего пасть льва. Светлые Юранины волосы были тщательно расчесаны на косой пижонский пробор, глаза поблескивали безумно, даже вместо камуфляжа он принарядился в клетчатую ковбойку коричневых тонов и старомодные коротковатые джинсы. Ботинки с высоким берцем остались прежние, «наверное, — подумала Юля, — Юраня поклялся на голубом берете никогда-никогда не разлучаться с ними». В руках он держал необъяснимый объемистый портфель.
Юраню догоняла странная женщина, похожая на всех странных женщин сразу. Была она неопределенно полна, туго кудрява, одета во что-то голубое с серым и сладко-розовым, включая складчатую юбку, поверх одежд имела оранжевую жилетку с надписью на спине: «Жители Ленинского района! Сделаем свой район чище!» — а в руках — во много раз свернутую газету. Этой газетой она и принялась лупить молчаливого Юраню по плечам, рукам и даже немного по лицу. Юраня вяло уворачивался, вставая в псевдобоксерские стойки.
— Ах ты гандон с портфелем! Зассали весь двор, ненавижу, суки! — выкрикивала странная женщина, подпрыгивая, чтобы добраться до труднодоступных мест Юраниной головы. — Сколько можно, вытащат по своей елде! И давай прудить по углам! У-у-у-у, пидарас несчастный!
— Честное благородное слово! — задыхаясь, отвечал избиваемый Юраня. — Не я! Честное благородное слово!
— А мне похеру! — отвечала странная женщина. — Похеру мне!
Марго, выступившая было на защиту любимого человека, вишнево покраснела и начала быстро- быстро заталкивать Лильку внутрь отделения:
— Давай, шевелись, совесть поимела б: пока ты здесь роскошествуешь, мы по реанимациям паримся… Через пять минут чтоб внизу!..
Странная женщина плюнула и бросила у ног поверженного Юрани свернутую тубусом газету. Нехотя шелестя измятыми страницами, она развернулась. Оказалась фешенебельным «Коммерсантом-дейли».
На Южной веранде
Кукла немного неуклюже вывернулась из-под тяжелой мужской руки. Помассировала затекшую шею. Если она скосит сейчас глаза налево и вверх, то увидит в окно луну или ее кусок. Ага, так и есть — вот она, луна, большая специалистка по мертвому отраженному свету. Кукла поудобнее пристроила голову, чтобы специалистку было видно получше. Нет, Кукла совсем не хотела выть на луну, или превращаться в оборотня, или сплетать удавку, что там принято делать у волков и несчастных в любви подростков чуть за тридцать. Кукла бы с удовольствием с луной просто поразговаривала.
В их семье разговоры с неживой природой вообще своего рода добрая традиция. Куклина бабушка (алкоголик) всю жизнь успешно общалась с бутылкой «Солнцедара» или «Плодоовощного», времена были тяжелые и приходилось экономить буквально на себе. Куклина мама (алкоголик) вела продолжительные диалоги с «Русской» в «Чебурашке», а в хороший день и со «Столичной» — «из-под винта».
Так что брать пример есть с кого, усмехнулась Кукла сама себе и еще луне.
С пяти лет она жила у лучшей материной подруги тети Оли, тетя Оля ежедневно звонила матери по телефону и спрашивала: «Ты как? Ложись спать. Просто ложись спать, тебе рано вставать». Мать работала сборщицей подшипников на заводе, ее смена начиналась в семь утра. Она ложилась спать — в конце концов, выронив бутылку из рук, она вставала— в половине шестого, хотя правильнее было бы — не просыпаться.
Нет-нет, возразила себе и еще луне Кукла, я же хотела о любви.
Лежать с вывернутой шеей оказалось неудобным, массаж помог ненадолго, и Кукла, изменив луне, предпочла обращаться к своему мохнатому беложелтому будильнику в виде ежика с веселенькими грибочками на иголках, ужасающему китчу — по мнению Кота.
Хотя будильник-ежа Кукла и завела исключительно из-за него. Кукла сразу поняла, что Кот — жутко образованный. Он очень любил эссе Исайи Берлина «Еж и лисица», где автор цитирует греческого поэта Архилоха: «Много знает лиса, еж же одно — но важное», — и часто вспоминал эти слова. По его мнению, лисица и еж символизируют две разные стратегии в достижении цели: хитрая лиса постоянно изобретает что-то новое, чтобы атаковать ежа: поджидает его в неожиданных местах на тайных лесных тропах, тенью крадется за ним в ночи, прокладывает новые подземные ходы. Еж защищается от ее нападений одним- единственным, но неизменно эффективным способом. «Неужели она никогда ничему не научится»? — равнодушно думает он, сворачиваясь в клубок и выставляя колючки.
Еж всегда побеждает, естественно.
Кукла вздохнула. Да уж — обратилась она к будильнику, — получается, что Кот — именно такой. Настоящий еж. Каламбурчик, но что поделать, если сначала Кота тысячу лет называли Котом, простецкая производная от фамилии, а уж потом он прочитал эссе Берлина? Зато я постоянно изобретаю что-то новое.
Идею подставить дополнительные третье и четвертое плечи спотыкающейся сексуальной жизни Кота придумала как раз лисица Кукла.
На тот момент знакомы они были с Котом всего полгода. И уже как-то заскучали. Кукла отдавала себе отчет, что интересует его с каждым днем все меньше. Нет, ничего такого, никаких посторонних жадных до эмоций женщин в телефонных трубках, просто стало так обычно. Просто все немного надоело. Кукла голову сломала, размышляя, что же такого предпринять для избавления от разъедающей ржавчины скуки, она не имела права допустить ее.
В тот день Кукла назначила обычную рабочую встречу с клиентами. В ее кокетливой записной книжке (розовенькая псевдокрокодиловая обложка) было записано мелкими округлыми буквами: «10.30, драм, т., генер. дом, пож., ж. красн. сумк.» — что давало все основания дожидаться в назначенное время у драмтеатра женщину с красной сумкой, чтобы показать ей респектабельную двушку в Генеральском доме. После пожара. Кукла привычно опечалилась. Эта дурацкая двушка висела на ней уже более полугода: покупатели, приятно удивленные ценой квартиры в хорошем районе, в ужасе удирали при виде руин, в которые она превратилась.
Для начала октября было холодно. Откуда-то взялся ветер. Забавляясь с пестрыми листьями, он
