Вороны снова разинули рты, теперь уже от восхищения, но старая болтунья-сорока только ухмылялась:
— Слушай, волк, я твоих подружек не знаю, но или я сильно ошибаюсь, или ты выбрал самых пухленьких и мягоньких…
— Замолчите вы, язык у вас без костей! — в гневе закричал волк. — Так вот всегда и бывает — послушают, что старая сорока наболтала, и прости-прощай доброе имя! Но совесть у меня, по счастью, совершенно чиста!
Когда волк подошел к дому, ему не пришлось стучать в окно: обе девочки уже ждали его у порога. Они долго целовались и обнимались, еще дольше, чем при прощании, потому что за неделю ожидания страшно соскучились.
— Ах, волк, — сказала та, что была посветлее, — в доме было так грустно всю неделю. Мы все время говорили о тебе.
— И знаешь, волк, ты был прав: родители не хотят верить, что ты можешь быть добрым.
— Это меня нисколько не удивляет. Если бы вы знали, что мне сейчас одна старая сорока…
— Но мы все-таки тебя очень защищали, волк, а родители за это отправили нас спать без ужина.
— И в воскресенье запретили нам играть в волка.
Троим друзьям так много надо было сказать друг другу, что, и не думая пока об играх, они сели у огня. Волк не успевал отвечать на вопросы девочек. Они хотели знать, что он делал всю неделю, не мерз ли, зажила ли его больная лапа, виделся ли он с лисой, с бекасом и кабаном.
— Знаешь что, волк, — говорила Маринетта, — когда настанет весна, ты поведешь нас далеко- далеко, в дремучий лес, туда, где живут все звери, ладно? И нам с тобой не будет страшно.
— Весной, мои дорогие, вам в лесу бояться будет нечего. До весны я всех в лесу так перевоспитаю, что самые свирепые звери будут нежнее барышень. Вот послушайте, позавчера я встретил лисицу, которая только что передушила целый курятник. Я сказал ей, что так дальше продолжаться не может, что этот образ жизни ей пора менять. Ну уж я ее так отчитал! И она, обычно такая злющая, знаете, что мне сказала: «Ах, волк, я только и мечтаю последовать твоему примеру. Давай поговорим об этом чуть позже, я поразмышляю на досуге о твоих добрых советах и тут же исправлюсь». Вот как ответила, хоть она и лиса.
— Ты такой добрый, — прошептала Дельфина.
— Да, я и правда добрый, тут и спору нет, но родители-то все равно в это никогда не поверят. А мне так обидно!
Чтобы отвлечь волка от тягостных размышлений, навеявших на него такую тоску, Маринетта предложила сыграть в лошадки. Волк был еще азартнее, чем в прошлый четверг. Когда эта игра закончилась, Дельфина предложила:
— Волк, а что, если мы сыграем в волка?
Игра была для него в новинку, ему объяснили правила, и уж, естественно, волком должен был быть он. Он спрятался под стол, а девочки ходили мимо него взад и вперед и пели:
— «Прогуляемся вдоль леса, пока волка не видать. Волк, ты здесь? Ты меня слышишь? А что делаешь сейчас?»
Волк отвечал, держась за бока и умирая от смеха:
— Надеваю кальсоны.
Продолжая хохотать, он говорил, что надевает брюки, подтяжки, пристежной воротничок, жилет. Когда дело дошло до ботинок, он посерьезнел.
— Я пристегиваю портупею, — сказал волк и как-то странно хихикнул. Ему стало не по себе, тревога теснила грудь, и он принялся царапать когтями пол в кухне.
Перед его сверкающими глазами мелькали ноги девочек. По спине пробежал холодок, челюсти судорожно сжались.
— Волк, ты здесь? Ты меня слышишь? Что ты делаешь сейчас?
— Беру свою большую саблю! — сказал он глухим голосом, и мысли у него в голове спутались окончательно. Он уже не видел ног девочек, только чуял их.
— …Волк, ты здесь? Ты меня слышишь? Что ты делаешь сейчас?
— Сажусь на лошадь и выезжаю из леса!
И волк, страшно зарычав, одним прыжком выскочил из-под стола, оскалив зубы и выставив когти. Девочки даже не успели испугаться, как были проглочены. По счастью, волк не умел открывать двери и поэтому оказался заточенным в кухне.
Когда родители вернулись, они просто-напросто вскрыли ему брюхо и освободили дочек. Но это, по правде говоря, в игру уже не входило.
Дельфина и Маринетта немножко рассердились на волка за то, что он ни с того ни с сего взял да и съел их, но они так хорошо играли вместе, что упросили родителей отпустить его на волю. Навощив два метра крепкой веревки, родители основательно зашили волчье брюхо огромной иглой для стежки матрасов. Девочки плакали, потому что волку было больно, но он, сдерживая слезы, говорил:
— Ничего-ничего, девочки, так мне и надо, я не заслужил вашей жалости. Клянусь вам, никогда больше я соблазну не поддамся. И вообще теперь я, как только увижу детей, сразу буду убегать от греха подальше.
Похоже, волк свое слово сдержал. Во всяком случае, с тех пор, как приключилась эта история с Дельфиной и Маринеттой, никто больше не слышал, чтобы он съел какую-нибудь маленькую девочку.
олень и пес
Дельфина гладила кота, а Маринетта пела песенку желтому цыпленку, сидевшему у нее на коленях.
— Смотри-ка, — сказал цыпленок, поглядев на дорогу, — к нам бежит вол.
Подняв голову, Маринетта увидела оленя, мчавшегося через луг к ферме. Огромного, с роскошными рогами. Он перепрыгнул через ров, тянувшийся вдоль дороги, и, влетев во двор, остановился перед девочками. Он тяжело дышал, тонкие ноги его подрагивали, он совсем обессилел и сначала даже не мог говорить — только смотрел на Дельфину и Маринетту своими нежными и влажными глазами. Наконец он упал на колени и умоляюще попросил:
— Спрячьте меня. За мной гонятся собаки. Они хотят меня съесть. Защитите меня.
Девочки обняли его за шею, прижались к нему щеками, но кот охаживал их хвостом по ногам, ворчливо приговаривая:
— Самое время обниматься! То-то будет хорошо, когда собаки на него набросятся! Я уже слышу их лай на опушке, отведите-ка лучше его в дом и спрячьте в своей комнате.
Говоря это, он все охаживал девочек хвостом по ногам, пока они наконец не поняли, что только теряют время. Дельфина быстро открыла дверь, а Маринетта побежала, чтобы показать оленю дорогу в их комнату.
— Вот, — сказала она, — отдыхайте и ничего не бойтесь. Хотите, я постелю вам на полу?
— О, нет! — ответил олень. — Не стоит беспокоиться. Вы слишком добры.
— Вы, должно быть, очень хотите пить! Сейчас налью вам в мисочку воды, свежей, только что из
