замысловато ажурную массу.
– Там, за дверью, прячется Фрося! – крикнул Виктор. – Она в сговоре с Акелой! Ни от кого другого, кроме как от нее, Акела не мог узнать, что мы сюда приедем. Осторожно, Рысь, я мог ее и не задеть, в любую секунду она…
– Замолчи!… Идиот… – тонкими сильными пальцами Рысь принялась рвать магнитофонную пленку на мелкие кусочки. – Акела узнал про нас, прослушав вот эту пленку. Наши разговоры в машине зафиксировал магнитофон. Счастливчик Акела нечаянно наткнулся на свою машину и… И все, что отсюда следует… Иди посмотри, может, ты промазал или девушки там нет… Иди проверь.
Виктор поднялся с пола, доковылял до изуродованной пулями двери, заглянул в кухоньку-бар.
На сервировочном столике лежала окровавленная Фрося. Одна из пуль попала ей в голову и страшно изуродовала лицо. Еще две пули пробили легкое. Кровь струйками стекала с сервировочного столика на пол.
Виктор вошел в тесноту кухонного помещения. На полке бара, между пузатых коньячных бутылок, он заметил пачку «Парламента» и россыпь разовых зажигалок. Никогда еще ему столь отчаянно не хотелось курить. Открывая сигаретную пачку, он едва не разорвал ее надвое. Вытащил белую палочку сигареты, зубами откусил фильтр, выплюнул белый цилиндрик и, чиркнув зажигалкой, затянулся. Знакомый вкус табака во рту и дым в горле успокаивали. После второй глубокой затяжки потянуло в сон. Спать хотелось неимоверно, глаза закрывались, мозг обволакивала серая пелена дремоты. Избитое тело, взбудораженный разум, измученные нервы – все вместе требовало отдыха, забытья, расслабления. И только тупо ноющий после удара Акелы висок мешал окончательно расслабиться. Прошло почти двое суток с тех пор, как его голова превратилась в подобие боксерской груши, и Виктор надеялся, что сейчас переживает последний на сегодня нокаут…
– Виктор! – позвала Рысь.
Он сунул пачку в карман, вернулся в зал с камином.
– Ну, Витя, как там?
Рысь перебралась в одно из кресел подле круглого стола посередине каминной комнаты. За тот короткий промежуток, что Виктор пробыл на кухне, она здорово изменилась. Остатки, резервы сил она растратила на борьбу с Акелой, сумела собраться, сконцентрироваться и победить. А теперь она сидела в кресле, опустив плечи, кончики пальцев мелко дрожали, лицо сделалось уже не мертвенно-бледным, как тогда, на улице, а каким-то серо-синим, словно лицо покойника, трое суток пролежавшего в морге.
– Рысь, я застрелил Фросю, прости… – Виктор выпрямил спину. Сонливости как не бывало. Страх остаться одному, страх потерять Рысь – разновидность страха, знакомая эгоистам и маленьким детям, – подействовал на Скворцова эффективнее любого допинга. – Рысь, ты очень плохо выглядишь. Скажи, что сделать, как тебе помочь?!
– Подбери с пола обрывки пленки и сожги, уничтожь их. Я спешила, рвала ее на случай внезапного приезда Евграфова. Он запаздывает, еще есть время…
– Рысь! Я не о том, я о тебе! Может, поискать лекарства? Принести воды? Кофе?..
– Витя, дружок… – Рысь через силу улыбнулась. – Мне если что и поможет – так только покой. Покой тела и мыслей. Я удобно сижу в кресле, отдыхаю. Помоги мне успокоиться окончательно, уничтожь даже память об этой магнитофонной записи… Да, кстати, будешь общаться с Евграфовым, преподнеси ему свою версию касательно Фроси. Говори так: «Мы вошли, поднялись на второй этаж, и тут нас ждала девушка в обнимку с Акелой». Как ты убил их, присочини сам…
– Я?! Врать, что я убил Акелу?..
– Ну не я же, верно? Кто поверит, что убила я? Посмотри на меня и скажи: возможно в такое поверить?
– Нет, наверное… Если не знаешь, кто ты на самом деле.
– А вот
Тело гангстера на полу конвульсивно подергивалось, как лягушка под током во время биологических экспериментов.
– Витя, помоги ему, пожалей, больно смотреть, как он страдает… Но это все лирика, а если серьезно – я опасаюсь, как бы врачи не устроили ему отсрочку на тот свет. Вдруг эта везучая сволочь заговорит… Добей его!
Обойма «ПМ» была пуста, про то, что у Рыси должен быть пистолет, Виктор забыл. Нетвердым шагом он подошел к стене, увешанной холодным оружием, взял в руки «кинжал милосердия»: сработал заложенный глубоко в подкорке стереотип – добивать врага нужно оружием, созданным специально для этой цели.
Несколько шагов – и он рядом с Акелой. Скворцов опустился на одно колено, сжал пальцами обеих рук почерневшую от времени рукоятку, размахнулся и с шумным выдохом вонзил тонкое лезвие в грудь Акелы, избавив от страданий человека со сломанной шеей.
Корпус магнитофонной кассеты и ворох рваной пленки он сжег на кухне. Щурясь от едкого дыма горелой пластмассы, залил смердящие остатки информационной мины водой. Горелая пленка в глубокой суповой тарелке еще шипела под струей воды из-под кухонного крана, когда Скворцов услышал, как внизу хлопнула входная дверь.
Вошедшие замешкались у входа.
«Нашли мой пистолет… – предположила Рысь, – насторожились…»
Она провела дрожащей рукой по волосам, откинула челку со лба, обнажив ссадину с кровоподтеком от резиновой пули. Голова у нее сильно кружилась, тошнота подступала к горлу.
«Витя выглядит не лучше моего, – размышляла Рысь. – Это отрадно. Ему поверят и простят путаницу в словах, если таковая случится. Говорить с Евграфовым придется Виктору. Я совсем плоха, совсем…»
Жалобно скрипнули ступеньки винтовой лестницы. Из прямоугольного проема в дощатом полу выпрыгнули два дюжих мужика в мешковатых камуфляжных костюмах, у каждого по пистолету в руке. Один из пришельцев прыжком сместился вправо, другой – влево. Один пистолетный ствол направлен на Рысь, второй смотрит ей за спину.
– Руки за голову!
Уже привычно подчиняясь вооруженному человеку, Скворцов поднял руки.
Тем временем по лестнице на второй этаж поднялись еще трое вооруженных, одетых по-военному людей, рассредоточились, замерли, готовые к стрельбе, и только после этого в зале с камином появился Владимир Владимирович, а за ним и Вадим Борисович. Судя по доносящемуся с первого этажа шуму, там осталось еще как минимум двое охранников.
– Ужас какой!.. – Хозяин дома, брезгливо сморщившись, разглядывал труп Акелы с кинжалом в груди. – Как он тут очутился? Кто его… зарезал?
– Акелу заколол я, – глухо ответил Виктор.
– А что там горит, на кухне? – потянул носом Владимир Владимирович. Он смотрел на Скворцова и не узнавал его.
– Не знаю, что-то сожгли…
– Кто?
– Акела и его пособница что-то сожгли… Пока ждали нас с Раисой Сергеевной.
– Шопов и Фрося?.. – Бедный Вова обалдел.
– Погодите-ка, – вмешался Евграфов. – Я ровным счетом ничего не понимаю. Что здесь произошло? Кто мне объяснит?
– Наверное, придется мне, – вздохнул Виктор, взглянув на поникшие плечи Раисы Сергеевны, на ее мелко трясущиеся пальцы, сплетенные в замок на рыжем затылке. – Позвольте Раисе Сергеевне опустить руки. Она плохо себя чувствует, ей крепко сегодня досталось…
– Вы – Виктор Скворцов? – спросил секретарь Вова.
– Да, Скворцов…
– Вадим Борисович, это Виктор Скворцов, а это, я полагаю, Раиса Сергеевна, мама Константина Николаевича.
