проходили мимо, что-то пробормотал.
С грохотом проехал фургон, торгующий сладким картофелем, который жарили тут же, на глазах покупателя. «Энокен...»
Я вдруг с тоской вспомнил, как расклеивал афиши Кима-сан. Кажется, меня возмутила наглая подделка, но ведь я же раздавал эту афишку крестьянам. Там не испугались вместо «Энокен» написать «Энокеи», а я боюсь обмануть эту девчонку. Показался далекий, тусклый свет Сибуя... «В конце концов, - думал я, - все обманывают друг друга и даже не желают разобраться, где истина, а где ложь».
- Ты мне нравишься, - пристально глядя на огоньки Сибуя, сказал я так, словно произнес хорошо заученную математическую формулу.
Мы приблизились к маленькой гостинице, обнесенной бамбуковым забором.
- Куда мы пришли? - сказала Мицу, словно не слышала моих слов. - Это вокзал Сибуя?
- Нет, но нам нужно сюда зайти.
- Мне пора домой, хозяйка не пустит меня так поздно.
- О чем ты беспокоишься? Еще совсем рано.
- Вы за меня платили в кабачке, а я здесь заплачу половину. Ведь...
- Что ведь?..
- Ведь вы так много истратили. Может быть, у вас не осталось на завтра.
Она сунула руку в карман и молча подала мне потрепанную стойенную бумажку.
- Не надо.
- Нет, нет. Возьмите. У меня есть деньги. Я могу еще заработать. Останусь дежурить на ночь, помогу фасовщикам - вот и получу за пять дней пятьсот иен. Не беспокойтесь, я...
В ее голосе звучала едва ли не материнская забота. Так в детстве разговаривала со мной мать.
Во время войны - я тогда ходил в гимназию - было трудно с едой, и за обедом мать, отрывая от себя последнее, перекладывала в наши чашки свою долю. Когда я отказывался, мать ласково уговаривала меня, и иногда ее настойчивость становилась неприятной.
Но и вспомнив это, я не постеснялся положить в карман деньги Мицу.
Железнодорожник с синим фонарем в руках переходил линию. Порывистый ветер доносил пьяную ругань из китайского ресторанчика под горой.
На улице Ямата - улице гостиниц и отелей - царила тишина. Немного позже здесь появятся пьяные и подвыпившие мужчины и женщины, но сейчас здесь почти никого не было.
Я комкал в руке стоиенную бумажку, которой, я знал, хватит, чтобы получить часа на два комнатушку в гостинице.
- Зайдем?
Во дворике перед гостиницей росло несколько бамбуков, кое-где в зеленой траве лежали валуны. Через приоткрытую дверь было видно, что в прихожей парами стоит мужская и женская обувь.
- О-о-о! - Удивленная Мицу сделала шаг назад.
- Ты что? - Я взял Мицу за руку и притянул к себе, - Я люблю тебя.
- Нет... нет... Я боюсь...
- Чего? Я же сказал, что люблю тебя. Ты мне нравишься. Поэтому я и в кабачок с тобой ходил и сейчас не смогу от тебя уйти, пока...
- Мне, страшно.
Я попытался обнять Мицу и коснулся ее маленьких грудей. Девушка неожиданно сильно оттолкнула меня. Но я снова прижал ее к себе, так что уткнулся лицом в ее волосы, и торопливо зашептал слова, которые скопились во мне, как рудничный газ в забое. Чужие слова, грязные и похотливые.
- Ты мне нравишься. Я тебя люблю... Я хочу любить тебя всю... Все твое тело... Ничего страшного... Ничего страшного не будет. Ты мне веришь? Нет? Почему же тогда ты пришла на свидание? Почему? Может быть, я вызываю у тебя отвращение? Тебе не нравится, что я тебя обнимаю? - Я говорил все, что говорят мужчины, обольщая женщину, которую не любят. - Ну!.. Значит, я тебе противен?
- Нет... Вы мне нравитесь... Я...
- А чем ты это докажешь? Нам, студентам, слов недостаточно, мы и так слышим их без конца. А любовь? Один философ, например, говорит, что только эгоист не отдается любви без остатка.
Последнее я придумал экспромтом. Если б этот философ мог услышать мою болтовню!
- Во-первых, боязнь потерять девственность объясняется устаревшими взглядами на жизнь. Сегодня студентки добровольно идут на это. А остальные женщины от них отстали, потому что не могут освободиться от косных предрассудков. Неужели вам в гимназии ничего не говорили об этом?
- Нет. Это так трудно понять.
- Конечно. В гимназиях еще рано говорить о таких вещах. Но в университете... Ты что-нибудь слыхала об эмансипации женщин? Так вот. Чтобы мужчина и женщина были равны, необходимо отбросить всякий стыд, если между ними возникает любовь. Так нас учат. Понимаешь, о чем я говорю?
Тупо глядя на меня, Мицу удрученно кивнула головой.
- Я говорю, что нужно вести себя иначе. Отбрось ложные предрассудки. Войдем в этот дом. Может быть, вначале тебе будет немного страшно. Но ведь сказал же кто-то, что прогресс невозможен без риска.
Бедные философы! Однако нужно как-нибудь использовать знания, которые мы получаем от профессоров. В конце концов, не даром же я плачу деньги, бегая на заработки! Увы, «цитаты» из научных трудов не произвели желаемого впечатления на фабричную девчонку.
- Ну, идешь? - Я взял Мицу за руку, но она, как львенок, отпрянула назад.
- Нет, пойдемте домой, прошу вас, пойдемте.
- Домой? - закричал я. - Да что ж это такое? Сама назначила мне свидание, я пришел, а она домой. Вот тебе на... Ей дело говоришь, а она упрямится, будто ишак... Ладно. Пусть будет по-твоему. Я пошел.
И широкими шагами я стал спускаться вниз по улице. Я был вне себя оттого, что столько времени потратил попусту. И с кем? Хотя бы девчонка стоящая была. Но зол я был не только на Мицу, но и на философов и на профессоров, уроки которых оказались бесполезными.
Вдруг резкая боль пронзила мое правое плечо и спину. Кажется, начинается нервный приступ, не раз повторявшийся после полиомиелита. Когда я сильно устаю или волнуюсь, всегда возникает эта колющая боль.
Мыча от боли и чувствуя, что Мицу бежит за мной, я, не оглядываясь, продолжал идти. Она догнала меня и задыхаясь спросила:
- Вы обиделись?
- Конечно.
- И больше не придете?
- А что мне еще остается? Ты сама дала мне понять, что я тебе не нужен...
- ...
- Но если тебе неприятно быть со мной, я не стану навязываться.
- Вы... я... Но мне не хочется заходить туда...
- Тогда прощай...
Мы спустились с горы. На веранде китайского ресторана двое мужчин с красными от вина лицами жадно что-то ели.
- Вы не хотите больше встречаться со мной?
- Нет.
Боль, ставшая еще острее, снова пронзила мою спину. Я невольно вскрикнул и схватился за правое плечо.
- Что с вами? - Удивленная и испуганная Мицу заглянула мне в глаза.
- Ничего. В детстве я болел полиомиелитом. Видишь, правое плечо у меня опущено. К тому же я хромаю. Поэтому и девушки меня не любят. Кому я нужен, калека? Еще ни одна меня не любила... М-м-м... И ты оказалась, как все...
- Вы хромаете?
Качающийся свет фонаря упал на лицо Мицу: она с состраданием смотрела на меня. Бедняга, она и в самом деле верит каждому моему слову.
- Да. Я хромой. Я калека. Поэтому меня не любят девушки. И поэтому ты отвернулась от меня, я
