Любопытство, свойственное женщинам, овладело ею, и пальчики с красным маникюром уже тянулись за конвертом.
— Читай вслух. Мне нечего бояться. Девушки сегодня слишком подозрительны и ревнивы.
Такамори смотрел, как Томоэ умело открывает конверт и вынимает письмо, написанное на тонкой прозрачной бумаге и сложенное в четыре раза. Снедаемый любопытством, он заглянул через плечо сестры. Текст письма походил на ряд маленьких черепашек, выстроившихся под полуденным солнцем. Иероглифы были настолько маленькими и стояли так близко друг к другу, что требовалось увеличительное стекло.
— «Дорогой Такамори, я, наконец, нашла пах...» Что это? — воскликнула Томоэ, покраснев.
Количество китайских иероглифов в японском употреблении резко сократилось, и молодые японцы часто ошибаются в написании, заменяя один иероглиф другим с тем же произношением — или опуская их совсем. Такамори и Томоэ, дед которых был ученым каллиграфом, исключением тут не были, иероглифику знали плохо, но даже их поразило количество ошибок в письме этой Харуко. Если бы она только опускала иероглифы или заменяла их — это еще куда ни шло. Но в некоторых местах, даже там, где брат с сестрой разбирали написанное, смысл оставался настолько непонятным, что все их усилия скорее напоминали попытки археолога прочитать античные письмена.
— Сдаюсь, — наконец заявила Томоэ.
Такамори взял у нее письмо и продолжал расшифровку — ему было очень любопытно.
— А, я понял.
— Что ты понял?
— Это не «пах». Она хотела сказать «время» и ошиблась. «Я наконец нашла время».
Такамори сидел, скрестив ноги, на кровати, и изучал письмо. Тихое воскресное утро. Их дом находился в жилом квартале Кедо в районе Сэтагая, довольно далеко от центра. Каждую весну птицы возвращались в их сад, и сейчас из окна второго этажа можно было слышать их пение. В доме стояла полная тишина, только из кухни голос служанки Матян доносился. Томоэ внимательно следила за лицом брата в потоках света — и вдруг увидела, что он пришел в сильное волнение.
— Что случилось?
Такамори оторвался от письма и громко сказал:
— Боже мой! Это ужасно! Этот парень из Франции едет сюда.
— Что?
— Точно тебе говорю. И это еще не все. Он — потомок Наполеона.
Сидевшая на крыше дома маленькая птичка с громким чириканьем улетела. Голос Матян умолк.
— О чем ты говоришь?
— Без шуток. Он действительно приезжает. Уже отплыл из Сингапура и должен прибыть в Иокогаму через двадцать дней!
— О чем ты все-таки говоришь?
— Ты должна помнить... Восемь лет назад я переписывался с несколькими ребятами...
Томоэ смутно помнила, как брат еще в школе писал письма иностранным школьникам, надеясь таким образом выучить немного английский и одновременно — пополнить коллекцию заграничных марок.
— Но кто эта Хона Харуко?
— Это не Хона Харуко. Вот, погляди. — Такамори показал ей последнюю строчку кошмарных на вид иероглифов — черепашек на марше. — «Мое имя, написанное по-японски, становится Гасутон Хонахаруко».
Томоэ быстро сообразила, что одна лишняя черта в его слове «писать» превратила его в иероглиф, означающий «полдень», но она не смогла сразу прочитать «Гасутон» — настолько невероятные иероглифы были подобраны для этого имени.
— Гастон Бонапарт. Его фамилия Бонапарт, а имя Гастон. Вероятно, он считает, что мужские имена тоже должны заканчиваться на «ко», — проворчал Такамори, еще не остыв из-за наглости сестры. — Он пишет, что два года изучал японский язык в институте восточных языков в Париже. Зачем же его сюда потянуло? Хотя припоминаю: когда мы переписывались восемь лет назад, ему Япония уже была очень интересна. Его дядя жил некоторое время в Кобэ и после возвращения во Францию, похоже, заразил племянника желанием увидеть Японию.
— Он приезжает как турист? Или это деловая поездка?
— Он об этом ничего не пишет, и я не знаю, зачем он едет. — Такамори взглянул на Томоэ и с деланной серьезностью предположил: — Вероятно, приезжает искать себе жену. Помнишь, несколько лет назад пожилой южноамериканский миллионер приезжал для того же самого? Томоэ, не упусти свой шанс!
— Не будь таким вульгарным.
— Но он потомок великого героя, Наполеона. Помню, мне еще показалось странным, что у него такая фамилия, и когда я спросил его, он подтвердил родство.
— А кто вообще был Наполеон? Родоначальник фашистов, что ли?
— Но что мы будем с ним делать?
— Во всяком случае, надо посоветоваться с мамой. Ты хоть и старший брат, но не можешь взять на себя ответственность и принять в дом совершенно незнакомого человека, к тому же — иностранца...
Потомок Наполеона приезжает в Японию! И он намерен остановиться в их доме! В то воскресное утро известие раскатилось как гром среди ясного неба, нарушая спокойствие в семье Хигаки.
Томоэ сбежала по лестнице — ее шаги прозвучали автоматной очередью. Брат, поспешно накинув домашний халат, последовал за ней.
— Мама, у нас важная новость!
В комнате, выходящей в сад, их мать — Сидзу — тщательно полировала стол из черного дерева, который при жизни так любил ее муж.
— Что же случилось? — спросила она, глядя поверх очков на Такамори.
Несмотря на телосложение и возраст, под таким взглядом тот чувствовал себя мальчишкой. Прошло уже шесть лет с тех пор, как от кровоизлияния в мозг умер ее муж — врач и профессор медицинского института. Томоэ еще училась в средней школе, а Такамори заканчивал университет, где более или менее успешно продержался четыре года. Но и теперь, как прежде, Сидзу ежедневно сама убирала кабинет их отца, вытирала пыль с книг и полировала стол из черного дерева. Эту работу она отказывалась доверить служанке и даже Томоэ.
Такамори возбужденно рассказал матери о письме из Сингапура.
— Если ты спросишь мое мнение, мама, я считаю, что мы должны хорошо принять его. Он же мой старый друг по переписке. К тому же надеется на меня. Надо бы дать ему возможность посмотреть, как живет японская семья. Он будет есть вместе с нами маринованную редиску и суп мисо. Я уверен, что все будет хорошо.
— Но это все так неожиданно.
— Но, мама, даже охотник не убивает перепуганную птицу, которая ищет у него спасения, — стоял на своем Такамори, вспомнив старую поговорку, хотя к сложившейся ситуации ее можно было применить с очень большой натяжкой.
— С перепуганной птицей — это все хорошо, но как мы сможем о нем позаботиться? Во-первых, как насчет туалета? У нас же нет туалета западного типа, а иностранцам японские не нравятся.
Обычно Сидзу уступала сыну и дочери почти во всем, но сейчас, когда речь зашла о проживании незнакомого иностранного гостя в их доме, она, как и следовало ожидать, уперлась.
— Кроме того, — добавила она, — с девушкой в возрасте Томоэ в доме...
— Мама, я могу за него поручиться. В конце концов, он ведь потомок Наполеона. На такую, как Томоэ, он и не посмотрит...
При этих словах Такамори невольно прикрыл рот ладонью.
Приезд Героя
