– Почему? – кричала я, – почему?
– Что здесь происходит? – в дверях появилась медсестра, она приподняла бабушку одной рукой, другой дотянулась до кнопки на стене. – Положение икс, – прокричала она. – А вы уходите! – приказала сестра мне с Джимми.
– Возможно, она скоро придет в себя, – возразила я.
– Нет, вы должны уйти, – настаивала медсестра.
Я посмотрела на бабушку Катлер, ее лицо посинело. Расстроенная, я поплелась назад, забыв про все, даже про Джимми, идущего позади.
– Что случилось? – спросил он, как только мы вошли в коридор. – Что она тебе сказала?
– Было невозможно понять, – я присела на диван в холле.
– Ну, что?
– Все, что я поняла из ее слов, это: «Ты – мое проклятие».
– Ты? Проклятие? – Джимми покачал головой. – Не понимаю.
– Я тоже, – я заплакала.
Джимми обнял меня.
– Она собирается унести тайну в могилу, Джимми, – пробормотала я, вытирая слезы. – Она волнуется, и я не знаю, почему. Что нам делать?
Мимо нас промчался доктор, а минут через десять показалась медсестра, она заметила нас и покачала головой.
– Мне жаль, – сказала она.
– О, Джимми, – закричала я и спрятала лицо в руках.
Слезы катились градом, я не могла ничего видеть. Мир предстал предо мной сквозь призму голубой воды. Но я плакала не из-за бабушки Катлер, а из-за своей дочери, которая могла теперь пропасть навсегда.
Джимми помог мне встать, и мы вышли из больницы, я была в полной прострации. Когда мы достигли гостиницы, там о случившемся уже знали все. Госпожа Хилл и ее помощник тихо стояли в холле, по которому прохаживались группы людей, изредка о чем-то разговаривающие и качающие головами. Я узнала некоторых из прислуги, они молча сидели в углу, некоторые узнали меня и кивнули. В воздухе витал дух смерти.
– Я поднимусь к матери, – сказала я Джимми, – может быть, она что-нибудь знает о дочери.
– Можно я подожду в коридоре?
Я поднялась по коридору, ведущему в старую часть постройки, где жила семья. Когда я достигла комнаты, то увидела, что все покрыто черной материей, которой никто не пользовался долгие годы. Там же я столкнулась с мисс Бостон, неизменным камердинером.
– Дон, – окликнула она, в глазах ее стояли слезы. – Вы возвратились слишком поздно. Ужасные новости уже дошли до вас?
– Да.
– Что теперь со всеми нами будет? – Она покачала головой. – Бедный господин Рэндольф. Он не может найти себя от горя.
– Как моя мать?
– Ваша мать? Она не так убивается, как господин Рэндольф. Он недавно поднимался к ней, а потом спустился, молча посмотрел на нас и заплакал. А потом пошел неизвестно куда.
– Тогда я поднимусь к матери, – сказала я и ступила на лестницу.
Мать жила на отшибе от всех остальных членов семьи, как бедный родственник, непонятно почему. Я удивлялась, почему люди, работающие здесь, так расстраивались, мисс Холл и мисс Бостон, и мистер Насбаум, неужели они не замечали жестокости бабушки Катлер, ее страшного высокомерия, неужели? Неужели высокие заработки перечеркивали все?
Двери на половину матери были закрыты, я медленно открыла их и прошла дальше, все выглядело давно не использовавшимся и как всегда неизменным, кроме, к моему удивлению, почему-то закрытого рояля.
Дверь в спальню матери была приоткрыта, я подошла и тихо постучала.
– Да? – услышала я и вошла.
Я ожидала найти ее совершенно потерянной, на огромной кровати, утонувшей в гигантских подушках. Но она сидела возле туалетного зеркала и делала макияж. Ее белые волосы нежно скатывались на плечи, она выглядела шикарно и богато. Изогнув красивую шею, мать посмотрела на меня синими невинными глазами. Она еще никогда не была такой красивой. На щеках играл румянец, в лице легко прочитывалось счастье. Она была одета в легкий розовый халат, но как всегда на груди лежал красивый алмазный кулон. Увидев меня, она слегка удивилась и улыбнулась.
– Дон, я не знала, что ты приехала сегодня. Рэндольф тоже, по-моему, ничего не знал, или не сказал.
– А я думала, мама, вы как всегда очень и очень больны, – сухо проговорила я.
– О, Дон, сейчас быть больной не время. Понимаешь… Эта ужасная аллергия, она помучила меня, но к счастью, по-моему, оставила, – мать взмахнула великолепными ресницами.
