подписать одну бумагу.
— Это он вам сказал?
— Да.
— Он лжец.
— Он и сам этого не отрицал. Он предупреждал меня, чтобы я ему не верил. Может, эти бумаги с каким-нибудь подвохом? — Я легким движением взял со стола две исписанные карандашом помятые страницы и сложил их вдвое.
— Насчет подвоха вы правы, Итен. Эти документы в полном порядке, датированы, засвидетельствованы. Может, он вас ненавидел? Может, подвох в том и состоит, чтобы растлить вас морально?
— Мистер Бейкер, никто из моих родных не поджигал корабля.
— Мы с вами еще поговорим, Итен, мы с вами будем делать дела, делать деньги. На холмах вокруг луга скоро вырастет небольшой городок. Теперь вам непременно придется стать мэром.
— Нет, сэр, не смогу. Столкновение интересов — вещь предосудительная. Несколько человек на своем печальном опыте убеждаются сейчас в этом.
Он вздохнул — вздохнул осторожно, точно боясь потревожить что-то в горле.
Я встал и положил руку на изогнутую кожаную спинку мягкого просительского кресла.
— Вам полегчает, сэр, когда вы притерпитесь к факту, что я не тот симпатичный болван, за которого меня принимают.
— Почему вы не посвятили меня в свои дела?
— Сообщники опасны.
— Значит, вы сознаете, что совершили преступление?
— Нет. Преступление — это то, что совершает кто-то другой. Мне пора открывать лавку, хоть я и хозяин в ней.
Когда мои пальцы коснулись дверной ручки, он негромко сказал:
— Кто донес на Марулло?
— Полагаю, что вы, сэр. — Он взвился с места, но я затворил за собой дверь и вернулся в свою лавку.
Глава XXI
Никто в мире не способен так блеснуть, как моя Мэри, когда надо принять гостей или отпраздновать какое-нибудь торжество. Она переливается всеми огнями, точно бриллиантами и не столько дает что-то празднику от себя, сколько сама от него получает. Глаза у нее искрятся, а улыбающийся рот, готовность рассмеяться подчеркивают, подкрепляют любую, самую убогую шутку. Когда на пороге вечеринки стоит Мэри, все ее участники чувствуют себя и милее и умнее, да так оно и есть на самом деле. И это все, что Мэри дает, а большего от нее и не требуется.
Когда я вернулся из лавки, весь дом Хоули празднично сиял. Гирлянды разноцветных пластмассовых флажков тянулись от люстры к лепному карнизу, опоясывающему стены; маленькие яркие стяги свисали с лестничных перил.
— Ты не поверишь! — крикнула Мэри. — Эллен достала флажки на заправочной станции Стандард- ойл. Джордж Сэндоу одолжил их нам.
— В честь чего это?
— В честь всего. Все ч
Не знаю, слышала она про Дэнни Тейлора или нет. Может быть, слышала и велела ему уйти. Я-то уж, конечно, не приглашал его на наше торжество, но он ходил взад и вперед около дома. Я знал, что позднее мне придется выйти к нему, но в дом его не позвал.
— Можно подумать, что это Эллен получила награду за сочинение, — сказала Мэри. — Вряд ли она так гордилась бы, если бы сама стала знаменитостью. Полюбуйся, какой она торт испекла. — Торт был высокий, белый, и на нем разноцветными буквами — красная, зеленая, желтая, голубая и розовая — было написано «Герой». — К обеду будет жареная курица с подливкой, соус из потрохов и картофельное пюре.
— Прекрасно, дорогая, прекрасно. А где наша юная знаменитость?
— Знаешь, его тоже будто подменили. Он принимает ванну и к обеду переоденется.
— Какой знаменательный день, сивилла! Того и жди, что мул ожеребится или в небе сверкнет новая комета. Ванна перед обедом. Подумать только.
— А ты не переоденешься? У меня есть бутылка вина, и я думала, может, мы разопьем ее как-то поторжественнее, со спичем, с тостом, хотя мы всего-навсего своей семьей. — Она весь дом взбаламутила своим праздничным настроением. Не успел я оглянуться, как уже сам бежал наверх принять ванну и включиться в общее торжество.
Проходя мимо комнаты Аллена, я постучал в дверь, услышал в ответ мычание и вошел.
Аллен стоял перед зеркалом, ловя там свой профиль с помощью ручного зеркальца. Чем-то черным, может быть, тушью для ресниц, взятой у Мэри, он навел себе чёрненькие усики, подмазал брови, удлинив их к вискам эдаким сатанинским изломом. Когда я вошел, он улыбался в зеркало цинично-многоопытной, обольстительной улыбкой. И на нем был мой синий галстук-бабочка в горошек. Он ни капельки не смутился, что его застали за таким занятием.
— Репетирую, — сказал он, положив зеркало на стол.
— Сынок, в этой суматохе я, кажется, не успел сказать, что горжусь тобой.
— Н-ну… это только начало.
— Откровенно говоря, я думал, что как писатель ты даже слабее президента. Я и удивлен и рад. Когда ты собираешься прочесть миру свой труд?
— В воскресенье, в четыре тридцать, будут передавать по всем станциям. Придется вылететь в Нью-Йорк. Специальным самолетом.
— А ты хорошо подготовился?
— А-а, справлюсь! Это только начало.
— Всего пятеро на всю страну — и ты один из них!
— Будут работать все станции, — сказал он и кусочком ваты стал удалять усы, причем я с удивлением убедился, что у него полный набор косметики — тушь для ресниц, и кольдкрем, и губная помада.
— У нас в семье столько неожиданного, и все сразу. Ты слышал, что я купил лавку?
— Да. Слышал.
— Когда флаги и знамена уберут, мне понадобится твоя помощь.
— То есть как?
— Я тебе уже говорил — будешь помогать в лавке.
— Нет, не смогу, — сказал он и стал разглядывать свои зубы в ручное зеркальце.
— Не сможешь?
— Я буду участвовать в передачах «У нас в студии», «Моя специальность» и «Таинственный гость». Потом скоро начнут викторину «Пошевели мозгами». Может, даже пустят эту передачу на заграницу. Так что, сам видишь, времени у меня не остается. — Он смазал волосы какой-то клейкой жидкостью из пластмассового флакона.
— Значит, твоя карьера обеспечена?
— Да вроде так. Это только начало.
— Сегодня я не стану выходить на военную тропу. Мы поговорим об этом в другой раз.
— Тут до тебя все дозванивался какой-то тип из НРК.[34] Может, они хотят заключить контракт, а я несовершеннолетний.
— А о школе ты подумал, сын мой?
— Нужна она, если заключат контракт!
Я быстро вышел из комнаты и затворил за собой дверь, а в ванной пустил холодной воды и дождался,
