поднялся и опрометью кинулся из кабинета.
Какое-то мгновение Екатерина Вторая с улыбкой смотрела в землю, потом позвонила и вызвала министра полиции.
— Запишите…
Их превосходительство приготовил папку.
— Мирович, подпоручик Смоленского полка.
— Возраст?
— Вы же не паспорт выписываете.
— Итак, этот Мирович?..
— Молод. Красив, смел и честолюбив. Представьте мне как можно быстрее справку о его поведении.
Министр полиции поклонился.
— Кстати, я хочу также знать, была ли у него любовная связь и с кем, а кроме того — есть ли у него в настоящее время возлюбленная. Вы понимаете?
— Так точно. Понимаю. Возлюбленная.
III
Больше недели прошло со времени аудиенции, а молодой офицер все ожидал улаживания своего прошения.
Однажды, вернувшись с прогулки, он нашел на полу комнаты элегантное письмецо, брошенное, по- видимому, через открытое окно. Оно было адресовано ему. Незнакомое послание, написанное мелким беспокойным почерком женщины.
Содержание было следующим:
Мирович погрузился в размышления, он принял и отверг добрую дюжину решений.
Наконец, стрелка часов достигла назначенного времени. Он надел шинель, глубоко надвинул на лоб фуражку и вышел из дому. Его обступила темная беззвездная ночь.
Вокруг Казанского собора клубился густой туман.
Когда Мирович подошел к порталу, из кромешной тьмы выступили призрачные очертания темной кареты, черные лошади нетерпеливо били копытами мостовую. Две закутанные фигуры встретили его, молча надели на ноги и руки легкие кандалы и завязали ему глаза белым платком.
Подобные приключения в эпоху женского правления под эгидой трех цариц — Анны, Елизаветы, Екатерины — были в Петербурге настолько обычным явлением, что едва ли кто-нибудь из случайных прохожих удивился при виде этой таинственной процедуры.
Впрочем, никто мимо не проходил. Мирович был посажен в карету, дверцу заперли, и кони помчались во весь опор.
Когда зловещий экипаж остановился, и Мирович вновь почувствовал под ногами твердую почву, дул резкий пронизывающий ветер.
Его повели вверх по широкой каменной лестнице, по какому-то коридору, анфиладой комнат. Вот он остался один. Слабый свет проникал через платок.
— Не беспокойтесь, Мирович, вы в хороших руках, — неожиданно раздался приятный женский голос.
Прошелестело женское платье, две нежные руки старательно развязали узел платка, повязка упала. Он обнаружил, что находится в небольшом, обставленном с восточной роскошью покое и, повернув голову, увидел рядом маленькую миловидную женщину в темном камзоле и черной бархатной маске.
— Наберитесь терпения, сначала я должна освободить вас от оков. — Она сняла с него ручные кандалы. — Ну, а теперь сами распутывайте оставшуюся часть цепей.
Мирович послушно исполнил это.
Маленькая трепетная рука взяла его за руку и увлекла на низкую оттоманку.
— Прости мне, ради бога, мои причуды, — промолвила дама в маске, — но кавалер должен терпеливо сносить шалости своей дамы. У меня есть серьезные основания окружать себя тайнами, однако никто не может помешать мне сблизиться с вами, любить вас и называть своим. Я люблю вас, Мирович!
Она прислонилась к его плечу и обвила рукой его шею. Мирович почувствовал, как учащенно забилось его сердце, он взял руку таинственной незнакомки, поднес к губам и почти смущенно произнес:
— Простите, что я не говорю вам о любви, мадам, что я прошу вас незамедлительно отпустить меня. Вы бросили вызов моей отваге и таким образом вынудили предстать перед вами, однако любить вас я не могу. Мое признание должно казаться вам оскорбительным, потому что я по-прежнему вас не знаю, потому что еще даже не видел вашего лица.
— Вы можете его увидеть.
— Нет, боже упаси!
В ответ дама озорно расхохоталась и скинула маску. Ему открылось незнакомое, но прелестное личико, пара больших темных глаз в томительном ожидании остановилась на Мировиче, алые губы так взывали о поцелуе.
— Ну, я вам не нравлюсь?
Мирович бросился к ногам очаровательной женщины.
— Смейтесь надо мною, мадам, вы заслуживаете того, чтобы боготворить вас, чтобы ради вас погибнуть, но мое сердце не позволяет мне любить вас, а моя честь — вас обманывать.
— Вы уже кого-то любите! — разочарованно воскликнула красавица.
— Да, мадам, — ответил Мирович, поднимаясь.
— Значит, есть другая?
— Да, есть другая.
— Но ведь мне говорили… — пробормотала дама.
— Что именно, мадам?
— Что вы ни с кем не связаны узами любви, что у вас никогда не было любовной связи.
— Вам говорили правду.
— Как мне понимать это?
— О мадам, вы прекрасны, вы благородны, если вы полюбите, то полюбите счастливо. Разве вы в состоянии понять такую любовь, как моя, любовь без счастья, без надежды, любовь, которая приходит в ужас от себя самой?
— Я понимаю вас, вы любите женщину, которая кажется недостижимой. Глупое дитя, кто вам сказал, что для любви это недостижимо. Если только, конечно, не иметь в виду любовь к Казанской богоматери.
— Речь о чем-то почти таком и идет, мадам.
— Вы любите?.. — радостно воскликнула дама.
— Мою императрицу! Подданный — свою монархиню, раб — свою госпожу!
В этот момент занавес, сверху донизу прикрывавший окно покоя, зашевелился.
— Конечно, мало шансов на успех, — промолвила дама, — но у меня доброе сердце и я хочу вам помочь, насколько это в моих силах. Есть у меня одна подруга, Мирович, внешне очень похожая на