– Только вчера вернулась, – ответила Катя. – И сразу везде вытерла пыль.
Кравченко помолчал.
– Я рад, – буркнул он.
– Я тоже рада, – сказала Катя.
– Чему?
– Что я снова дома. Что все прошло.
– Больше ничего не хочешь сказать?
– О чем?
– Ну, спросить – отчего не звонил все эти дни, узнать причину?
– А ты сам причины не знаешь, солнце мое. Просто это характер.
– Какой характер?
– Твой. Дурацкий. Мужской.
– А еще что скажешь?
– Еще? Ты скоро вернешься? – Катя этого совсем не желала, но в голосе ее зазвучали любопытно- умоляющие нотки. Муж все-таки. Любимый муж.
– Уже, – сказал Кравченко.
– Что уже?
– Вот-вот регистрацию на самолет объявят. Если ПВО родное ракетку не пульнет, то прилунимся завтра в пять утра в Москве, в Шереметьеве-1.
– А где ты сейчас? – Катя даже растерялась от неожиданности. – Вадик, в каком ты городе?!
– Встречай рейс Хабаровск – Москва.
– А как же… Чугунов, ваша поездка?
– Знаешь что, Катя? – сказал Кравченко. – Если все же приедешь меня встречать, возьми такси. Не тащи с собой Серегу. Пусть себе сладко спит. У меня такое настроение, жена, что… третий абсолютно лишний. Даже дражайший дружок детства. Ну, а это… я давно спросить хотел… на работе-то у тебя как? Я серьезно. Обошлось, нет?
– Вроде да, – сказала Катя. – Обошлось.
Такси до Шереметьева кусалось. «Драгоценный» явно пытался жить не по средствам. Катя тут же перезвонила Мещерскому.
– Прилетает? – тот даже не удивился. – А я так и знал, что прилетит, не выдержит. Значит, говоришь, он мне в аэропорту не рад будет? Ну, змей… Ладно, запомним. А я-то за него тут распинался перед тобой. Мирил вас.
– Помирил, – усмехнулась Катя. – Сережечка, ты уж будь добр, ты меня туда отвези. Я его встречу. Вправлю ему мозги. А потом и ты подойдешь как ни в чем не бывало. Вроде бы ты там в Шереметьеве случайно, группу провожаешь. И отвезешь нас домой. Хорошо?
– Ничего себе! – воскликнул обиженный Мещерский.
– Ну, Сережечка, ну ради меня, пожалуйста, – лисой запела Катя. – Такси меня просто разорит. Да и вообще, я таксистов до смерти боюсь.
– Ничего ты не боишься, – сказал Мещерский. – Уж кто бы говорил. Ладно, во сколько мне за тобой заехать?
– Рано, – ответила Катя. – Бог знает во сколько. Только смотри не перепутай адрес.
– Ну, уж точно теперь не на Ленинградский проспект, – Мещерский с облегчением вздохнул. – С ним теперь покончено навсегда.
Но он ошибся. Было без малого четыре утра и они с Катей ехали по пустынному, заснеженному, залитому огнями Ленинградскому проспекту. В аэропорт не было другой дороги…
И дом стоял на прежнем месте, точно кирпичная скала, намертво вросшая в городской асфальт.
В этот предрассветный час все его окна были темны. Дом спал, закрыв усталые глаза. И вот он уже остался далеко позади. Словно растаял в белой мгле, расцвеченной огнями фонарей.
