Мы с Рогером помогли Курту подняться.
— Придется из этого психа котлету сделать, — просипел Курт.
Я был с ним полностью согласен. Где это видано, так себя вести?
Питбультерьер
На самом деле мне кажется, что Питбуль-Терье меня преследует.
Когда наш учитель Бернт вошел в класс вместе с Питбулем-Терье, то сам он тащил парту, взятую в выпускном классе, а Питбуль-Терье нес от нее стул.
После чего к моей парте приткнули эту здоровую.
Вообще-то я никого не боюсь. Но если этот «кто-то» — амбал, огромный, как борец сумо, и только что на твоих глазах разделал под орех самого крутого парня в классе, то для тревоги появляются известные основания.
Я украдкой взглянул на Курта. Я собирался состроить гримасу типа «вот ведь влип» и показать, как мне противно, что этот Питбуль-Терье свалился на мою голову. Но Курт смотрел прямо перед собой непроницаемым взглядом. Курт мастер принимать удары судьбы невозмутимо.
Бернт спросил, не хочет ли Питбуль-Терье сказать о себе пару слов.
Питбуль-Терье так отчаянно замотал головой, что щеки заколыхались, как желе.
— Но ты можешь сказать ребятам, откуда ты приехал?
Голос Бернта стал чуть тоньше и чуть выше.
— Черта с два!
Девочки на первых партах охнули.
— Боже мой! — пробормотала Ханне, выпучивая глаза, отчего они прямо из орбит вылезли.
Раньше за Куртом не водилось привычки поднимать руку. Если он хочет сказать, то и говорит. Но сейчас он высоко вытянул свою клешню.
— Бернт! — сказал он. — В школе ругаться запрещено. Этого ученика надо отвести к директору.
Бернт рассердился.
— Ты лучше за собой следи, — сказал он Курту. Потом подошел к Питбулю-Терье. Наклонился поближе и сказал: — Так разговаривать не надо.
— Как хочу, так, черт возьми, и разговариваю, — прорычал Питбуль-Терье в ответ.
И на этом обсуждение закрылось. Бернт сказал, что сейчас будет рисование. Мы не возражали.
Вдруг Питбуль-Терье кашлянул у меня над ухом. Я оглянулся. Он показывал мне свой рисунок, подняв его над партой: коричневый пес с торчащими, как у Дракулы, острющими зубами, а с них капает кровь. Это его любимый питбуль, надо понимать.
Свой угол
В жизни с болезненно тревожной мамой есть свои плюсы и минусы. Например, я сам покупаю в дом все, что нам нужно. Это хорошо, потому что я могу прихватить бутылочку колы, пакет чипсов или какую- нибудь сладость даже в будни. Но мне же приходится все и таскать, что плохо.
На фоне других мам моя очень даже ничего. Ругается редко. В выходные денег мне на сладости не жалеет. Спать рано не загоняет, хотя я бы не отказался ложиться и еще позже.
Но большой недостаток мамы со страхами в том, что нельзя никого позвать к себе домой. Во-первых, она может напугаться. Во-вторых, друзья могут догадаться, что она со странностями. Поэтому я слежу за тем, чтобы друзей у меня было строго в меру.
Курт и Рогер, бывает, спрашивают, нельзя ли зайти ко мне, но я отговариваюсь тем, что мне не разрешают: мама болеет. У нее, кстати, на самом деле больничный, так что я не вру. Когда взрослые болеют и не ходят на работу, их начальники не имеют права выпытывать, что у них за болезнь, поэтому я склоняюсь к тому, что и Курту с Рогером не так уж обязательно знать, что с мамой такое.
Официально я в игрушки уже не играю. Какие игрушки, если я хожу в друзьях у Курта с Рогером. Они с этим детским садом завязали давным-давно. Играть — верх сопливости, говорит Курт. Я с ним как раз согласен. Просто нужно время, чтобы отвыкнуть. Поэтому я перетащил свое детское хозяйство в старый бункер у моря, он остался еще с войны. Я играю там, когда маме надо побыть одной. Или если мне надо того же. Потому что когда у мамы сильная депрессия и страхи, то находиться с ней под одной крышей — сущий ад. Чуть вздохнешь, она жалуется, какой от меня ужасный шум. Что-нибудь за домом скрипнет, она гонит меня на улицу посмотреть, не ломится ли к нам злоумышленник. Каждую минуту я должен проверять, заперта ли дверь на все замки. Если звонит телефон, она думает, что ее собираются арестовать, и пугается до ступора.
В такой ситуации иметь свой отдельный бункер очень кстати.
Бункер находится рядом с парковкой. Там на каждом месте розетка, чтобы желающие могли зимой греть автомобили. Я раздобыл удлинитель и этими розетками пользуюсь. На помойке я отыскал драное кресло и торшер. А мама дала напрокат старый обогреватель, потому что зимой в бункере холодно, как в склепе.
Мама единственная, кому известно о бункере. Курту с Рогером о нем знать нельзя. Во всяком случае, пока я не отучусь играть в игрушки.
Мама и бункер — это две мои самые страшные тайны.
Отметелить по высшему разряду
На большой перемене Курт с Рогером пошли покурить, они, бесспорно, заслужили это тяжким трудом на убойной контрольной по математике. Мы укрылись за велосипедным навесом. Я стоял на часах. Я же не курю. Ну, то есть пока не курю.
Обсуждался вопрос, как мы будем бить Питбуля-Терье.
— Если бить, так уж бить, — сказал Курт.
— Вломим так, что до старости помнить будет, — сказал Рогер.
— Тут главное качество, — сказал Курт. — Его надо отметелить по высшему разряду.
— Согласен, — кивнул Рогер.
Они с Куртом подумывают устроить праздник. Мне, видимо, достанется покупать сигареты и пиво. Поскольку я хожу в магазин за всем подряд, то Курт обычно пишет мне фальшивую записку — как будто от мамы — с просьбой продать сигарет как будто для нее. Продавщица не знает, что мама не курит, и все проходит хорошо. Так что теперь Курт собирается написать такую же записку про пиво.
— Он, конечно, здоровый, — говорит Курт. — Но если мы налетим на него вдвоем, то завалим, как нечего делать.
— Тем более, если я помогу, — говорю я.
