провели в радостном ожидании.
Я считаю часы, оставшиеся до моего освобождения.
Осталось всего десять дней. Он придет за мной. Придет обязательно.
Как медленно тянется время! Но теперь, когда день побега близок, мне страшно. Я молюсь об освобождении.
Все было организовано очень умело. Аксель спланировал буквально все, вплоть до последней мелочи, и он ничего не упустил из виду.
Следует заметить, что без помощи Барассена (который, как оказалось, входил в число рыцарей «Золотого кинжала», так что я серьезно ошибалась на его счет) и нескольких чиновников, которых Аксель подкупил изрядными суммами в австрийском и шведском золоте, наш план не удался бы. Нам также оказала содействие и Элеонора Салливан, одолжившая Акселю свой экипаж.
Розали Ламорлиер, моя служанка, ничего не знала о готовящемся побеге. Я не хотела подвергать ее опасности. Она была добра ко мне.
За несколько часов до появления Акселя, в полночь пятнадцатого сентября, Барассен доставил мне письмо с последними инструкциями и пакет. В пакете лежали пара синих брюк и красная карманьола,[3] черная шляпа и черные мужские башмаки – обычная униформа чиновника городской мэрии. Там же я нашла поддельные удостоверения личности и паспорта для меня и детей.
Весь вечер я страшно нервничала, меня буквально трясло от напряжения. Стражникам я сообщила, что, по-моему, у меня начинается болотная лихорадка, и они почли за лучшее держаться от меня подальше, насколько позволяла маленькая комнатка.
Около десяти часов вечера я услышала шум внизу – это прибыли гости на банкет, который должен был состояться неподалеку от моей камеры. Приговоренные к смерти заключенные частенько устраивали пиршества в ночь перед казнью, это стало своего рода мрачным и зловещим ритуалом. Розали рассказывала мне, что в последнее время смертные приговоры выносятся один за другим, так что в день иногда бывает до двадцати казней. Так что в том, что кто-то из моих товарищей по несчастью решил повеселиться напоследок (не без помощи и поддержки со стороны Акселя и рыцарей «Золотого кинжала», скорее всего), не было ничего удивительного.
До меня долетел аромат изысканных блюд, и я вдруг ощутила сильный голод. Вскоре я услышала крики и пение. Банкет превращался в оргию. Примерно в одиннадцать вечера, судя по моим золотым часикам (которые я вешаю на цепочке на гвоздь, торчащий из стены), в дверь моей камеры постучали и на пороге возник Барассен, объявив, что его и двоих моих сторожей приглашают присоединиться к веселью. Стражники нетвердой походкой отправились на банкет, и Барассен запер за ними дверь.
Когда около полуночи он отворил ее снова, вслед за ним в камеру вошел Аксель, одетый священником, в черном одеянии. В руках он держал фонарь. Я уже ждала его, переодевшись мужчиной.
– Нужно спешить, – обратился ко мне Аксель. – Следуйте за мной. Опустите голову. Не показывайте своего лица. Если нас остановят, говорить буду я. Мы с вами направляемся в камеру приговоренного к смертной казни узника. Как только окажемся во дворе, мы скажем, что идем на заседание Революционного трибунала, чтобы сообщить его членам, что встречались с осужденным.
Я подавила желание взять Акселя за руку и, стараясь подражать мужской поступи, последовала за ним по тускло освещенному коридору. Проходя мимо камеры, в которой продолжалось пиршество – дверь ее была распахнута настежь, – мы увидели двух моих стражников, сидевших за столом, ломившимся от угощения. Они уже явно были навеселе и обратили на нас не больше внимания, чем остальные, кого мы встретили в коридоре. Я мельком подумала о том, как скоро обнаружится мое отсутствие.
Подойдя к первым из трех внутренних ворот тюрьмы, мы предъявили свои паспорта, и нас беспрепятственно пропустили. На вторых воротах стражник посветил фонарем нам в лицо и внимательно оглядел меня, но ничего не сказал и тоже пропустил нас, и я уже решила, что мы в безопасности.
Однако когда мы подошли к главным воротам, то увидели, что подле них стоит караул из двадцати солдат, и я услышала, как у Акселя перехватило дыхание.
– Нашего человека здесь нет, – прошептал он. – Надо возвращаться.
Мы развернулись, пересекли открытое пространство двора и нырнули под открытую галерею, где несколько грумов чистили лошадей. Мы остановились в тени, но нас выдавал фонарь в руке Акселя.
Что нам оставалось делать? Мы оказались в ловушке. Если мы вернемся в мою камеру, то, быть может, мне уже никогда не удастся снова выбраться из нее. Но и пройти через главные ворота мы тоже не могли, потому что часового, которого подкупил Аксель, нигде не было видно. Сам по себе это был тревожный сигнал: может быть, его арестовали? Возможно, он уже выдал план Акселя, во всяком случае то, что ему было известно?
Пока мы стояли и размышляли, грумы закончили свои дела и повели лошадей прочь.
– Давайте пойдем за ними, – прошептала я, и Аксель, который, как я подозреваю, не знал, что же теперь делать, согласился.
Грумы привели нас, как и следовало ожидать, на конюшню, из окна которой я видела, как всадники и повозки выезжают и въезжают через боковой вход для прислуги. В отличие от главных ворот темницы, этот проход, предназначенный для поставщиков провизии, охранял всего один часовой.
Времени на раздумья не осталось. Я знала, что Аксель хороший кучер и что он умеет управлять экипажем, так что с маленькой повозкой наверняка справится. Все, что нам нужно, это подходящая повозка, нагруженная мешками из-под муки, или бочонками, или ящиками. А мы будем изображать из себя поставщиков.
– У вас есть рубашка под сутаной?
– Да.
