свои «свободы и вольности» королю, но от него исходило, охватывая всю страну, неведомое ранее притяжение. Сплотившаяся вокруг своего монарха, страна эта была великой. Эта централизация, это военное могущество, эта, наконец, покорившаяся знать привели к процветанию и единству. Франция, над которой, казалось, раздался погребальный звон в 1422 г., когда был подписан договор в Труа,3 доминировала в христианском мире в 1494 г. Именно тогда она впервые, не считая эпохи крестовых походов, вывела войска за свои рубежи и вмешалась в жизнь других стран. Итальянские войны (1494–1559), несомненно, обошлись недешево, отняли уйму людей и денег, не принеся никакой осязаемой пользы. И тем не менее они не были безумной авантюрой, как часто провозглашается. Италия была ставкой, которую разыгрывали испанцы, немцы и турки. Ее покоритель получил бы гегемонию. Франция, воодушевленная, крепкая и при этом весьма уязвимая, испытывала потребность улучшить свои позиции и утвердиться на берегах Средиземного моря, которое оставалось центром Западного мира. После ряда успехов и поражений победа при Мариньяно привела эту политику к эфемерному триумфу (1515). Франциск I, который в двадцать лет надел корону, стал арбитром Европы. Но Европа уже не походила на ту, какой она была при Людовике XI. Возвысились другие могучие державы: Англия, покончившая с гражданскими войнами и также сплотившаяся вокруг династии Тюдоров; Испания, окончательно освобожденная от ислама, объединенная, открывающая неизвестные моря, завоевывающая новые земли. Уже властелин Фландрии и Франш-Конте, наследник королевств Испанского и Неаполитанского, габсбургских земель, а вскоре и кандидат в императоры, молодой Карл Австрийский принялся «создавать в одиночку коалицию», роковым образом направленную против Франции. Он поставил перед собой цель стать Цезарем, эталоном своего века, подобно тому как Александр Македонский был кумиром в средние века. О том, чтобы сравняться с Цезарем, мечтал и Франциск I (кстати, мать его так и называла).
Победитель при Мариньяно не смог воспрепятствовать возвышению Габсбурга. В отместку он подписал с Папой важный документ, Болонский конкордат. Святой Престол добился отмены Прагматической Санкции Карла VII, которая признавала за капитулами соборов право избирать епископов, запретила аннаты (папский налог на церкви), предусматривала для булл и постановлений соборов одобрение суверена. Король выиграл еще больше. Договор предоставил в его распоряжение все епископства, все бенефиции, все церковное достояние его государства, дав ему право распределять все это среди людей, которых он предпочтет при чисто формальном одобрении Папы. Валуа и их последователи приобрели, таким образом, мощный рычаг управления и, благодаря нескончаемым бенефициям, настоящее золотое дно для подпитки своих финансов. Этим не ограничивалось значение Соглашения. Ибо в отношении светских дел, как и в отношении духовных, христианнейший государь оказался тесно связан с Римской Церковью в тот самый момент, когда неслыханное брожение угрожало ее основам. То была одна из важнейших причин, по которым он выступил против Реформации, в то время как внешне он блокировался с протестантами, чтобы одолеть Карла V, «краеугольный камень» католицизма. Конкордат был ратифицирован в феврале 1517 г. 31 октября того же года Лютер вывесил на воротах церкви Виттенбергского замка свои тезисы.
К этому моменту Ренессанс, истинный реванш природы, уже разбил прежние рамки, модифицировал подходы. Идеи, принципы, нравы трансформировались, менялись пропорции Вселенной. Горизонты человека, внезапно осознавшего свой жребий, расширились не меньше, чем у бывалых мореплавателей. Коллективный идеал средних веков исчез в бурных вожделениях нового индивида.
С самого своего основания католическая церковь сталкивалась со всевозможными ересями. На этот раз Лютер, раздув пламя, которое не могли подавить никакие репрессии, положил начало одной из величайших духовных и политических революций в истории. Те из французов, которых опьяняли его слова, не подозревали, какой опасности подвергается отныне единство их нации.
Часть первая
Истоки
1
На перепутье
Объявленный еретиком в Кельне и в Лувене, осужденный папой Львом X, Мартин Лютер согласился на рассмотрение своей доктрины на факультете теологии в Париже. Его покровитель — курфюрст Фридрих Саксонский обратился с письмом в университет, выражая свои чувства к этому монаху, идеи которого заставили бурлить всю Европу.4
2 мая 1520 г. Ноэль Бедье, именуемый Беда, синдик факультета, направил послание своим коллегам и сформировал то, что мы назвали бы комиссией экспертов. Подлинными вдохновителями затеи были он сам и Жак Бартелеми. Парижский университет хотя и находился в упадке, но пользовался все же высшим духовным авторитетом в христианском мире после Святого Престола. Он представлял собой истинную федеративную республику с отдельной территорией и правосудием и громадными привилегиями. В его коллежах, среди которых доминировала Сорбонна, господствовал метод схоластики, метод ссылки на авторитеты. Изучали не сами явления, но то, что по их поводу высказали основоположники. Непримиримый, независимый, преданный папству, консервативный, Университет ненавидел новаторов. Он осудил Жанну д'Арк. Он подстрекал шесть тысяч парижских переписчиков и миниатюристов выдвинуть обвинение в чародействе против печатников. Без всякого основательного обсуждения нарождающейся Реформации он объявил ее преступлением, достойным самой суровой кары.
15 апреля 1521 г. факультет теологии, назвав Лютеровы тезисы нечестивыми, еретическими, схизматическими, богохульными, вредными и отвратительными, провозгласил, что их автор должен публично отречься от них, а его приверженцы истреблены. Требовалось, чтобы беспощадное пламя уничтожило людей и книги, зараженные столь чудовищными заблуждениями. Это решение было сообщено герцогу Саксонскому, императору и королю Франции.
Парижский Парламент, суверенное правовое учреждение, компетенция которого охватывала и религиозные вопросы, разделил ярость университетских ортодоксов. С 1521 г. во Франции смерть — и какая смерть! — угрожала человеку, которого заподозрили в лютеранстве. Но этот жуткий кордон не в состоянии оказался сдержать натиск новых идей. Несмотря на исступление университетских докторов, мир двигался к переменам семимильными шагами. Прежние дисциплины оказывались ненужными. Если прежде только и грезили, что о небесах, то теперь начали искать счастья на земле. Индивид открыл новую цель в себе, а государство создало для себя мораль, весьма далекую от божественных законов. Плавание нескольких каравелл разрушило концепции, чтившиеся как религиозные догматы. Общий рост богатства и благосостояния, открытие античности опрокинули кастовые барьеры, преобразовали обстановку, расширили интеллектуальные перспективы. Любопытство, фанатизм, сомнение одновременно пробуждались в обществе, столь долго поглощенном ссорами соседей, перед которым внезапно раздвинулся горизонт. С юга, с запада, с востока в него потекли слава Ренессанса, сокровища Нового Света, первые веяния Реформации: все воспоминания, вся молодость, все беспокойство мира. Этому беспокойству Библия, внезапно напечатанная, переведенная с латинского на национальные языки, распространяемая, вновь открытая, предлагала обильную пищу. Франция Франциска I была в целом антиклерикальная. Подрывная доктрина быстро прокладывала себе дорогу сперва в среде духовенства, а затем в научных кругах. В том же самом 1521 г. Парламент и Сорбонна с ужасом наблюдали, как «вредные и полные соблазна» книги продают в их собственных стенах.
1521 год — решающий момент, когда начинается затяжная борьба между Франциском 1 и Карлом V; когда серьезное вторжение приносит бедствия Северной Франции; когда народ пребывает в волнении от безразличия Церкви к его страданиям; когда король решает созвать Галликанский Собор, которому предстоит «многое реформировать и покончить со злоупотреблениями»; когда к Собору, намеченному в Париже,5 готовится прежде всего архиепископство Санское, — ив этот момент идет могучий процесс, преобразующий соотношение между буквой и духом,
