случится.
* * *
Случилось. Юрген как в воду глядел. Двадцать второго июня поутру русские начали наступление по всему Центральному фронту. Юрген с товарищами каждый день ждали приказа о немедленной отправке на фронт. Где ими, как было уже не раз, заткнут какую-нибудь прореху. А они, как водится, встанут грудью и сложат головы.
Но приказа все не было. Дыр на фронте было так много, что у командования глаза разбегались, куда направить ударно-испытательный 570-й батальон. А русские продолжали наступать с неподдающейся пониманию скоростью. То есть точно с той же, с какой мы наступали в сорок первом. Но по общему признанию, вермахт стал на голову сильнее по сравнению с сорок первым. Набрались опыта настоящей войны, получили новое вооружение, не чета прежнему. Танки у нас теперь не хуже русских и автоматов много, в их батальоне — у каждого второго.
Почему русские так быстро идут вперед, не понимал даже Юрген. Как и летом сорок первого, он напряженно вслушивался во фронтовые сводки, передаваемые по радио. Как и тогда, часто звучало слово «котел». Только теперь в котлах варились не русские, а немецкие части. А еще он выхватывал из сводки названия населенных пунктов, которые были оставлены после кровопролитного сражения и в порядке спрямления линии фронта. Выхватывал и тут же находил на карте, которую теперь носил постоянно с собой. Орша, под которой они стояли на переформировании прошлой осенью, в глубоком тылу, Могилев, недоброй памяти Витебск, Минск, Барановичи. До Бреста оставалось рукой подать, два часа на танке.
Судя по всему, командование решило, что их незачем посылать на фронт. Фронт сам придет к ним. Навалится одной большой дырой. Им зачитали приказ фюрера. Ключ к Варшаве, форпост на Буге, ни шагу назад, любой ценой и все такое прочее. Им предстояли горячие денечки.
Они стали готовиться к обороне. Последний год они только тем и занимались, что готовились к обороне, отрабатывали командные действия, крепили выносливость и дисциплину и затем проявляли это на поле битвы. На поле, в этом была суть. Они сами строили укрепления, отрывали траншеи, оборудовали огневые точки и накатывали многометровые перекрытия блиндажей. Они закапывались глубоко в землю, но воевали в одной плоскости, на поверхности земли. Противник мог появиться сверху, но только в виде самолетов. Снизу он не мог появиться вообще, там была земная твердь. Мало того, что они сражались в одной плоскости, они еще располагались в линию. Эта линия могла перемещаться вперед при их атаке. Она могла прогибаться под напором противника. Если линия становилась слишком извилистой, со множеством петель, они отходили назад, на заранее подготовленные позиции, восстанавливая прямую линию. Это была понятная, «прямолинейная» тактика. Понятная потому, что каждый четко знал, что ему надлежит делать в той или иной ситуации. Собственно, ничего не надо было понимать, не надо было думать, надо было лишь выполнять приказы командиров. Командиры были всегда рядом, в той же линии, в неразрывной цепочке бойцов.
Они никогда не оборонялись в крепости. Они никогда не воевали на нескольких уровнях, когда вражеский солдат мог появиться и сверху, и снизу. Они могли лишь догадываться, что им, возможно, придется отбиваться в одиночку или вместе с несколькими товарищами от наседающих со всех сторон противников, не зная, что происходит вокруг. И самим принимать решение, как им поступать в этой ситуации.
Им пришлось спешно переучиваться. Готовить себя к новой тактике боя. Отрабатывать командные действия. Крепить выносливость, чтобы сражаться сутки напролет. Последняя тренировка продолжалась тридцать шесть часов подряд. В самое темное время суток они форсировали водную преграду. Юрген наконец узнал, как называется эта речушка — Мухавец. Они переплывали ее туда-сюда, и раз, и два, и три. Кто не умел плавать, научился. За это время можно было переплыть Буг. Но капитан Россель отклонил это предложение Юргена. Буг в глазах солдат должен быть непреодолимой преградой, так сказал капитан Россель. Юрген не спорил. Он понимал, зачем нужны эти бесконечные заплывы посреди ночи. Для выработки выносливости. Будь они на нормальном полигоне, маршировали бы всю ночь с полной выкладкой.
При первых лучах солнца они «штурмовали» крепость. Взобрались на стены. Сначала там, где повыше. Потом там, где пониже. «Я бы на месте большевиков пошел на штурм вот в этом месте», — сказал рядовой Граматке и указал на часть стены с почти полностью разрушенным вторым этажом. Он хотел свой ум показать, этот Йозеф Граматке. Капитан Россель немедленно отреагировал и бросил их на штурм в указанном месте. Юрген с Красавчиком и Брейтгауптом были как всегда одними из первых, кто взобрался наверх. Граматке был одним из последних. Да и то он сверзился вниз. Упал на спину. Его подняли на веревках. На скуле у него растекался большой синяк. Юрген к этому синяку не имел никакого отношения, это кто-то другой постарался. Шибко умных нигде не любят, особенно в армии.
За эти тридцать шесть часов их кормили два раза, всухомятку. То есть совсем всухомятку, без воды. На фронте случались ситуации и похуже, как-то раз у Юргена с товарищами был один сухарь на троих на те же полтора дня, и ничего, живы остались, бегают вот как заведенные. Поэтому они не ворчали, они понимали: так надо.
Наконец они вернулись к их казарме. На дворе дымила полевая кухня. Пахло гречневой кашей с мясом. Котелки, ложки у всех наготове.
— Чистить оружие и обмундирование! — приказал обер-лейтенант Россель.
— Это издевательство, — прошамкал Граматке.
Ну что ты с ним поделаешь?! Как человек мог учить детей, если сам ничему научиться не может? Юрген вычистил и смазал автомат, потом оттер щеткой форменные брюки и китель, надраил ботинки. Красавчик, он был у них самый спорый, принес котелок с кашей. Спасибо, друг! Зашить прореху на спине! Это — Граматке. Юрген стоял, ел кашу и смотрел, как рядовой Граматке зашивает китель. Плохо зашивает, криво. Ну да бог с ним. Не швея, чай. А он, ефрейтор Юрген Вольф, никогда не придирается по мелочам и попусту.
Потом они завалились спать. Хорошо, что обмундирование вычистили. В чистом спать приятнее, а снять нет сил.
* * *
Юрген сидел, свесив ноги наружу, на верхнем парапете крепостной стены в западном углу крепости. Прямо перед ним утекал на северо-запад Буг. Чистое, гладкое, мирное пространство реки, впадавшее далеко вдали в море утреннего тумана, успокаивало. Юрген часто приходил сюда в последние дни.
Под ним, изгибаясь коленом вокруг крепости, в Буг впадал один из двух рукавов речушки Мухавец. За спиной была крепость. Собственно, это была лишь центральная часть крепости, цитадель, но после Орловской битвы Юрген избегал этого слова, оно было каким-то ненадежным. С места, где сидел Юрген, крепость представлялась скопищем руин. Немногие отремонтированные части крепостной стены и казарм у западных ворот лишь подчеркивали масштаб разрушений. Это было мертвое место. Юрген не любил смотреть на него. Особенно по утрам. По утрам он смотрел на живую воду.
За Бугом располагалось западное укрепление крепости, открытое со стороны реки. В сорок первом его захватили практически мгновенно, поэтому оно пострадало в наименьшей степени. За три года там пышно разрослись деревья и кустарники, придав укреплению вид заброшенного тенистого парка. Этот парк сливался с лесом вокруг, за которым виднелись проплешины полей. На полях работали люди. Тут же неподалеку были деревни, в которых жили эти люди. Над домами вился дымок из печей. Там готовили еду. Мирный пейзаж.
Но в отличие от воды он не успокаивал. Он будил совсем другие чувства. Почему-то явственно виделось, что станет с этой мирной страной, когда на нее придет война. Представить это было нетрудно.
