привязанности к Брейтгаупту, он лишь еще больше опекал его. Хотя со стороны всем казалось, что это Брейтгаупт трогательно опекает фельдфебеля Вольфа. Впрочем, так оно и было.
— Следуйте к дому. Отдыхайте, — распорядился Юрген, — я немного пройдусь, не жди, — ответил он на немой вопрос Брейтгаупта.
На прощание Брейтгаупт ободряюще похлопал Блачека по плечу. Он благоволил всем крестьянам. Он сам был крестьянином.
Юрген потуже затянул шнур на капюшоне, спасаясь от ветра, и поднялся наверх. Это была дамба, тянувшаяся вдоль Вислы. До реки было метров сто пятьдесят, пологий берег плавно перетекал в лед. Еще неделю назад, до внезапно ударивших двадцатиградусных морозов, фарватер реки был совершенно свободен ото льда, и серые воды надежно разъединяли две противоборствующие армии. Но теперь до самого восточного берега тянулось ровное поле, сильный ветер сдувал тонкий слой снега, обнажая прозрачный лед, крепчавший день ото дня. «Сейчас бы коньки!» — мелькнула глупая мысль. Глупая, потому что последний раз Юрген катался на коньках тринадцать лет назад на Волге. Нашел о чем вспоминать! Самые те время и место!
У восточного берега виднелся островок, на нем угадывались занесенные снегом позиции. Мелькнул огонек, наверно, кто-то в нарушение устава и здравого смысла прикурил сигарету. «Сейчас бы снайперскую винтовку!» Эта мысль была еще более глупой, чем предыдущая. Черта с два попадешь с такого расстояния на таком морозе. Да даже если и попадешь… Не стоило это последующего тарарама. Зачем нарушать благостную тишину рождественской ночи? Вот и поляки не нарушают. Хорошо, что напротив стоят поляки. У них Рождество как у людей, то есть у них, немцев. И еще они его свято соблюдают и в шляхетской гордости плюют на приказы приставленных к ним еврейских комиссаров. В эту ночь плюют.
Еще дальше вдоль берега Вислы тянулась точно такая же дамба. Из-за нее едва выглядывали крыши двухэтажных домов. Над некоторыми домами курились дымом печные трубы. «Тоже, наверно, гусей жарят». Дым уходил вертикально вверх. «К морозам».
— Что, фельдфебель Вольф, оцениваете, когда иваны двинутся в наступление?
Юрген резко повернулся. Перед ним стоял обер-лейтенант Вортенберг, командир их роты, обряженный в крытую серым сукном волчью шубу и теплые бурки поверх сапог.
— Никак нет, герр обер-лейтенант, проводил смену караула, задержался подышать свежим воздухом, — четко ответил Юрген.
— Воздух действительно свежий! — рассмеялся Вортенберг, обдавая Юргена коньячными парами. Пары были крепкие и тоже свежие.
— Вольно, Вольф! — Из-за спины Вортенберга выступил подполковник Фрике, командир их батальона.
Юрген немедленно принял позу «вольно» и даже попытался расслабить мышцы, но на пронизывающем ветру это не удалось.
— Счастливого Рождества, герр подполковник! Счастливого Рождества, герр обер-лейтенант!
— Спасибо, Вольф! И вам того же! — ответил Вортенберг.
— Спасибо, Юрген, — просто сказал Фрике.
Они были вместе уже два с лишним года. Когда-то Фрике считал рядового Юргена Вольфа худшим солдатом его батальона и был рад избавиться от него любыми средствами, коих в штрафбате было предостаточно — расстрел, отправка в концентрационный лагерь, наконец, просто атака, обычная атака, в которую шли солдаты батальона и из которой мало кто возвращался. Юрген Вольф раз за разом возвращался. В конце концов он вынес тяжело раненного Фрике из пекла битвы на Орловской дуге и тем спас ему жизнь. А Фрике написал представление, на основании которого Юргена признали прошедшим испытание. Сейчас Фрике считал фельдфебеля Юргена Вольфа лучшим унтер-офицером своего батальона и поручал ему самые опасные, а подчас щекотливые задания, как в деле с арестом генерал-майора и СС- бригаденфюрера Бронислава Каминского.
— Завтра утром зайдите ко мне, у меня есть информация, которая вас, несомненно, обрадует, — продолжил Фрике.
— Какая? — спросил Юрген.
— Какие же вы еще юнцы! — улыбнулся Фрике. — Никакого терпения, никакой выдержки.
Это адресовалось не только Юргену, но и Вортенбергу, который был едва ли не моложе Юргена. Он не смел задать вопрос вслух в присутствии нижнего чина и только искательно заглядывал в глаза Фрике: что за информация? Я ее знаю?
— Ладно! — вновь улыбнулся Фрике. — Из штаба армии мне сообщили, что Верховное командование приняло решение сохранить пятисотые испытательные батальоны в структуре Вермахта! — И, не заметив признаков восторга на лицах подчиненных, продолжил: — Нас не передадут в СС и не вольют в бригаду Дирлевангера!
— Ура! — слаженно крикнули Юрген и Вортенберг.
Это была действительно хорошая новость, и их радость не стала меньшей от того, что они впервые услышали об этом плане командования. Оскар Дирлевангер был патологическим типом. По нему плакала если не тюрьма, то сумасшедший дом. Они достаточно насмотрелись на его «подвиги», ведь они воевали бок о бок в Варшаве. Дирлевангер не жалел ничего и никого, в том числе собственных солдат. Потери в его бригаде были огромные, и то, что Дирлевангер часто сам шел с автоматом наперевес впереди своих солдат, нисколько не утешало. Он был как заговоренный, повстанцы не припасли серебряной пули для него, но у поляков было достаточно простых пуль для них, простых солдат. Избави Бог!
— Где сейчас бригада Дирлевангера? — спросил Вортенберг. — Что-то о них давно ничего не слышно.
— Их еще в начале октября перебросили в Словакию на подавление восстания, — ответил Фрике.
— Еще одно восстание, — протянул Вортенберг.
— Да смилуется Господь над всеми нами! — воскликнул Фрике и осенил себя крестом. Они сегодня часто поминали Бога, отдавая дань празднику.
— Над всеми, — эхом откликнулся Юрген. Он включил в это число и всех словаков, даже повстанцев. Возможно, высший трибунал присудит им бессрочное заключение в аду за их предательство и измену союзнической Германии, но ада земного, который им обеспечит Дирлевангер с его отморозками, они явно не заслуживали.
Что было бы, если бы их перевели в бригаду Дирлевангера? Да, в сущности, все то же. Они бы безоговорочно выполняли приказы, любые приказы. У них не было выбора, расстрел за неповиновение приказу — это не выбор. А Дирлевангер был скор на расстрелы, он сам выносил приговор и тут же приводил его в исполнение. Плевать он хотел на судей и вышестоящее начальство, кроме рейхсфюрера СС Гиммлера.
Они стали бы такими же отморозками, безжалостно уничтожавшими все живое вокруг. Люди, все люди, быстро скатываются в скотство, если вокруг царит скотство и не надо думать о том, что подумают и скажут о тебе другие. Юрген не раз наблюдал это за два года, проведенных на Восточном фронте. Скатываться в скотство не хотелось. Они не заслужили этого. Им и так всем крепко досталось в этой жизни. Они хотели лишь выжить, больше ничего.
— Отдыхайте, фельдфебель Вольф, — сказал подполковник Фрике и добавил: — Спокойной ночи, Юрген.
— И не налегайте на самогонку. Оставьте хоть немного в канистре, — со смехом сказал Вортенберг.
«Узнаю, кто настучал, задушу своими руками», — подумал Юрген. Стукачей он ненавидел. И не бросал слов на ветер.
Он прошел мимо вкопанного наверху дамбы 88-мм артиллерийского орудия, мимо подготовленных на обратном скате минометных площадок, подошел к укрытию, где, навалившись грудью на деревянную обшивку и крепко прижавшись друг к другу, стояли Блачек и Тиллери.
— Холодает, однако, — сказал Юрген, — не застаивайтесь. И вот, возьмите. — Он отцепил от ремня и протянул им полную фляжку с самогонкой. — Только не налегайте сразу, вам еще два часа стоять.
— Час сорок, — сказал Тиллери.
