Папа повернулся к секретеру, вынул оттуда пергамент и медленно пробежал его глазами. Он прошептал:
– Да, вырвать такое признание у трусливейшего Генриха III – это был отличный замысел... Но еще более я горжусь тем, что решился так долго хранить его... Однако теперь Филипп прознал о его существовании, и великий инквизитор прибыл сюда, грозя мне смертью!.. Мне – главе всех католиков! Сикст V пожал плечами:
– Умереть – что за важность!.. Но умереть, так и не осуществив свою мечту – не изгнав Филиппа из Италии? Италия, объединенная с севера до юга, Италия, целиком покоренная и подвластная папе – хозяину мира... Что делать? Послать этот пергамент Филиппу? Через кого-то, кто никогда не доберется до места?.. Может быть... Уничтожить его? Для Филиппа это стало бы страшным ударом... Я поклялся Эспинозе, что уничтожил его... Да... одно движение – и он станет добычей этого пламени!..
Папа наклонился и приблизил к огню раскрытый пергамент, на котором видна была большая печать... печать Генриха III – короля Франции.
Языки пламени уже лизали края пергамента.
Еще мгновение – и конец мечтам Филиппа Испанского.
Внезапно Сикст V отодвинул документ от огня и, качая головой, повторил:
– Что же делать?..
В этот момент чья-то рука грубо схватила пергамент.
Сикст V в ярости обернулся и обнаружил перед собой своего племянника, кардинала Монтальте. Секунду они смотрели друг другу в глаза.
– Ты!.. Ты!.. Как ты смеешь?! Да я сейчас!..
И папа протянул было руку к лежащему на столе молотку черного дерева, чтобы позвать слуг и отдать приказание...
Одним прыжком Монтальте очутился между ним и столом и холодно сказал:
– Ради вашей жизни, святой отец, не двигайтесь и никого не зовите!
– Как! – сказал, вставая во весь рост, Сикст V. – Ты осмелишься поднять руку на папу римского?
– Я пойду на все... если не получу от вас то, за чем пришел!
– Чего ты хочешь?
– Я хочу...
– Ну же, решайся! Тебя ведь толкает безрассудная храбрость!
– Я хочу... Я хочу помилования Фаусты.
Папа сделал удивленный жест, но вспомнил, что Фауста умерла, и улыбнулся:
– Помиловать Фаусту?
– Да, святой отец, – сказал Монтальте, склонившись в почтительном поклоне.
– Помиловать Фаусту? Пожалуйста!
Среди многочисленных бумаг, загромождавших стол, папа отыскал чистый лист, преспокойно набросал на нем несколько строк и подписал их недрогнувшей рукой.
Пока папа писал, Монтальте успел быстро пробежать пергамент, который он вырвал у Сикста.
– Вот помилование, – сказал Сикст V, – полное и безоговорочное. А теперь, когда ты получил то, чего хотел, верни мне тот пергамент и уходи... уходи... Тебя – сына моей любимой сестры – я тоже прощаю!
– Одно слово, святой отец, прежде чем я верну вам тот пергамент: раз вы подписали помилование, стало быть, вы считаете Фаусту мертвой... Так вот, дядюшка, вы заблуждаетесь: Фауста не умерла!
– Фауста жива?
– Да! Ибо я спас ее, я сам дал ей противоядие, которое вернуло ее к жизни.
На минуту Сикст V задумался, а потом сказал:
– Ну что ж, пусть! В конечном счете, что мне за дело до живой Фаусты? Отныне она бессильна против меня. Ее могущество в делах церкви умерло в тот миг, когда у нее родился ребенок... Но ты – на что надеешься ты, чего ждешь от нее? Неужто ты все еще лелеешь безумную мечту о любви к тебе? Трижды безумец! Знай же, несчастный: ты скорее разжалобишь самый твердый камень, нежели Фаусту!
И добавил сурово:
– На свете не существует двух Пардальянов!
Побледневший Монтальте закрыл глаза.
Он и впрямь не раз уже думал об этом безвестном Пардальяне, которого любила Фауста. И тогда он чувствовал, как им овладевает слепая, смертельная ненависть. И тогда яростные проклятья срывались с его уст, и мысли о мести и об убийстве неотступно преследовали его. Но сейчас он ответил бесцветным голосом:
– Я ни на что не надеюсь. Я ничего не хочу... только спасти Фаусту... Что же касается этого пергамента, – добавил он жестко, – я отдам его Фаусте, и она отправится в путь, чтобы передать его Филлипу Испанскому, которому он и принадлежит... А для большей безопасности я сам буду сопровождать принцессу.
Сикст V не мог сдержать свое раздражение. Осознание того, что со стороны это выглядит так, будто он
