во внимание. Я не назначал сроков. Не так ли?
Что же мне оставалось делать, как не поклониться в знак согласия. Ведь все это было не в моих интересах, а в интересах мистера Хаукинса, и я должен был думать прежде всего о патроне, а не о себе, да, кроме того, в глазах графа Дракулы и во всем его поведении было нечто такое, что сразу напомнило мне о моем положении пленника. Граф увидел свою победу в моем утвердительном поклоне и свою власть надо мной в тревоге, отразившейся на моем лице, и сейчас же воспользовался этим, присущим ему, хотя и вежливым, но не допускающим возражений способом.
— Но прошу вас, мой дорогой друг, в ваших письмах не касаться ничего другого, кроме дел. Без сомнения, вашим друзьям доставит удовольствие узнать, что вы здоровы и надеетесь скоро вернуться домой, не так ли?
При этом он протянул мне три листа бумаги и три конверта. Глядя на бумагу и на него и обратив внимание на его спокойную улыбку, открывшую острые клыкообразные зубы, я сразу же отчетливо понял, как если бы он заявил об этом прямо, что я должен быть очень осторожным в своих письмах, так как ему ничего не стоило прочесть их. Поэтому я решил написать при нем только официальные письма, а потом уже тайком написать обо всем подробно мистеру Хаукинсу и Мине, которой, к слову сказать, я могу писать стенографически, что поставит графа в затруднение. Написав два письма, я спокойно уселся и начал читать книгу, пока граф делал несколько заметок, справляясь в книгах, лежащих на столе. Затем он забрал оба письма, положил их вместе со своими около письменного прибора и вышел из комнаты. Я немедленно воспользовался его отсутствием, чтобы рассмотреть письма, лежавшие адресами вниз. Я не испытывал при этом никаких угрызений совести, так как находил, что в данных условиях, ради своего же спасения, я должен был воспользоваться любыми средствами. Одно из писем было адресовано Самуилу Ф. Биллингтону и K°, № 7, Крешенд, Уайтби; другое господину Лейтнеру, Варна; третье № Кутц и K°, Лондон; четвертое господам Клопштоку и Бильрейту, банкирам в Будапеште. Второе и четвертое были не запечатаны. Только я собрался прочесть их, как заметил движение дверной ручки. Я еле успел разложить письма в прежнем порядке, усесться в кресло и вновь приняться за книгу, как показался граф, держа в руках еще одно письмо. Он забрал со стола письма и, запечатав их, повернулся ко мне и сказал:
— Я надеюсь, вы меня простите за то, что я отлучусь на весь вечер, так как мне предстоит много частных дел.
В дверях он еще раз повернулся и сказал после минутной паузы:
— Позвольте посоветовать вам, мой милый друг, вернее, предупредить наисерьезнейшим образом, что если вы покинете известные комнаты, то вам никогда не удастся обрести покой во всем замке. Замок старинный, хранит в своих стенах много воспоминаний и плохо приходится тем, кем овладевают безрассудные видения. Итак, вы предупреждены! Как только почувствуете, что вас одолевает сон, спешите к себе в спальню, или в одну из этих комнат, и тогда ваш покой будет гарантирован. Но если вы будете неосторожны… — он докончил свою речь, сказанную зловещим тоном, движением рук, показывая, что умывает их.
Я отлично понял его; но усомнился в возможности существования более кошмарного сна, чем та неестественная, полная мрака, ужаса и таинственности действительность, которая окружала меня.
Теперь, когда я заношу эти последние строки, о сомнениях уже не может быть и речи. Я не побоюсь спать во всем замке, лишь бы его не было. Я положил распятие у изголовья кровати и думаю, таким образом мой покой обойдется без снов. Здесь крест навсегда и останется…
Когда граф ушел, я удалился в свою комнату. Немного погодя, не слыша ни звука, я вышел и пошел по каменной лестнице туда, откуда можно наблюдать за местностью с южной стороны. Тут я мог наслаждаться свободой, глядя на обширные, хотя и недоступные для меня пространства; все же сравнительно с черным мраком, царящим на дворе, тут был свет! Озираясь кругом, я лишний раз убедился, что действительно нахожусь в тюрьме; я жаждал хоть подышать свежим воздухом. Я любовался великолепным видом, озаренным мягким лунным светом, пока не стало светло как днем. Нежный спет смягчал очертания далеких холмов, а тени в долинах и узких проходах покрылись бархатным мраком. Скромная красота природы ободрила меня; с каждым дыханием я как бы вбирал мир и покой. Когда я высунулся в окно, то заметил, что что-то зашевелилось у окна, налево от меня, именно там, где по моим предположениям находилось окно комнаты графа. Высокое и большое окно, у которого я стоял, было заключено в каменную амбразуру, которая, несмотря на то, что была источена временем, была цела. Я спрятался за амбразуру и осторожно выглянул.
И вот я заметил, как из окна высунулась голова графа. Лица его я не разглядел, но сразу узнал его по затылку и движениям плеч и рук. Я никак не мог ошибиться, так как много раз внимательно присматривался к его рукам. Вначале я очень заинтересовался этим явлением, да и вообще, много ли нужно, чтобы заинтересовать человека, чувствующего себя пленником! Но мое любопытство перешло в ужас и страх, когда я увидел, что он начал ползти вдоль стены над ужасной пропастью, лицом вниз, причем его одежда развевалась вокруг него, как большие крылья. Я глазам своим не верил! Вначале мне показалось, что это отражение лунного света или игра капризно брошенной тени; но продолжая смотреть, я отказался от своих сомнений, так как ясно увидел, как пальцы и ногти цеплялись за углы камней, штукатурка которых выветрилась от непогоды; пользуясь каждым выступом и малейшей неровностью. Граф, как ящерица, полз с невероятной быстротой вниз по стене.
Что это за человек, или что это за существо, так напоминающее человека? Я чувствую, что весь ужас этой местности сковывает меня; я боюсь, ужасно боюсь и нет мне спасения! Я охвачен таким страхом что не смею даже думать о…
Я опять видел графа, ползущего как ящерица. Он опустился на добрых 400 футов наискось влево. Затем он исчез в какой-то дыре, или окне. Когда голова его исчезла из виду, я высунулся в окно, стараясь проследить его путь, но безуспешно, так как расстояние было слишком велико. Я знал теперь, что он удалился из замка, и поэтому решил воспользоваться удобным случаем, чтобы осмотреть все то, что не успел осмотреть раньше. Я вернулся к себе в комнату и, взяв лампу, пошел пробовать все двери. Все они оказались запертыми, как я и ожидал, причем замки были совершенно новы; тогда я спустился по каменной лестнице в зал. Я убедился, что болты довольно легко отодвинуть и что не трудно снять и большие цепи с крючка; но дверь оказалась запертой, и ключ был унесен. Ключ, должно быть в комнате у графа; придется дождаться случая, когда дверь его комнаты будет открыта, чтобы иметь возможность забраться туда и уйти незаметно. Я продолжал осматривать различные лестницы и проходы и пробовал все двери. Одна или две маленькие комнатки близ зала оказались не запертыми, только там ничего не нашлось интересного, кроме старинной мебели, покрытой пылью и изъеденной молью. В конце концов на самой верхушке одной лестницы я все-таки нашел какую-то дверь, которая хоть и была заперта, но при первом же легком толчке поддалась. При более сильном толчке я почувствовал, что она действительно не заперта. Тут мне представился случай, который вряд ли вторично подвернется; поэтому я напряг все свои силы и мне удалось настолько отодвинуть дверь, что я смог войти. По расположению окон я понял, что анфилада комнат расположена на южной стороне замка, а окна этой комнаты выходят на запад и юг. С той и с другой стороны зияла громадная пропасть. Замок был построен на краю большого утеса, так что с трех сторон он был совершенно неприступен. На западе виднелась большая долина, а за ней, вдали возвышались зубчатые утесы, расположенные один за другим; они были покрыты горными цветами и терновником, корни которого цеплялись за трещины и развалины камня. Эта часть замка была, по-видимому, когда-то обитаема, так как обстановка казалась уютнее, чем в остальных частях. Занавеси на окнах отсутствовали, и желтый свет луны, проникавший сквозь окна, скрадывал толстый слой пыли, лежавший повсюду и прикрывавший изъяны, вызванные временем. Моя лампа мало помогала при ярком лунном свете, но я был счастлив, что она со мною, потому что ужасное одиночество заставляло холодеть мое сердце и расстраивало нервы. Во всяком случае, мне здесь было лучше, чем в тех комнатах, которые я возненавидел благодаря присутствию в них графа; я постарался унять свои нервы и постепенно нежное спокойствие охватило меня.
