заблудившиеся в трех соснах, и позвал абонента вывести нас из египетской тьмы для того, чтобы дать качественные ориентиры на всю оставшуюся жизнь. Спустя пять минут нарисовалась живописная парочка: он – реликтовый отец русского постмодернизма и его очередная семнадцатилетняя пассия, дизайнер из Ялты, работавшая в жанре концептуальной пластики. Она лепила из человеческого дерьма фрукты и овощи. Последним хитом ее творчества была свекла. Особой изюминкой ее художественного метода было пропускать искусство через себя в прямом смысле слова. Она питалась только фруктово-овощной смесью и свежевыжатыми соками, а потом, уже на выходе, лепила, лепила... Работать ей было очень непросто: художественных планов было много, а говна – мало. Постмодернист боготворил ее за возраст, за авангардизм, а особенно за пельмени, которые очень любил. Он никогда не ссорился с ней, видимо, боялся, что пельмени могут оказаться ненатуральными, т. е. пропущенными через себя, а поглощать художественные объекты в качестве пищи он не мог, как культурный человек. Теперь за столом воцарилась атмосфера полной духовности. Подошедшие духовные силы с удовольствием пили и закусывали, даже дизайнер взяла творческий отпуск и наяривала ризотто с белыми грибами без намека на последующее художественное воплощение результата поглощения. Граф затеял с ними беседу о структурной лингвистике, далее плавно переходя на личности, и сказал литератору, что последний его роман есть то, из чего лепит его муза. Автор терпел, доел люля-кебаб, вытер губы и сказал Графу, что русские капиталисты – еще большее дерьмо, и что они разграбили недра, и что Третьяковых и Мамонтовых что-то не видно – одни жлобы и уроды. Граф обиделся сильно и кинжальным ударом пригвоздил всю интеллигенцию к позорному столбу; досталось всем, особенно больно он лягнул Новодворскую – видимо, в этом было что-то личное. Оказывается, много лет назад, на заре перемен, Граф бродил в стане демократической оппозиции и при сборе средств жертвам террора спиздил немало денег, отданных в его фонд доверчивыми коммерсантами на благое дело. В.И. ударила его по лицу за это публично во время «круглого стола» по проблемам нравственности в политике.
Постмодернист громыхал жалкими формулировками, Граф тоже не щадил своего горла, и в момент апофеоза девушка робко заметила Графу, что ее гуру имеет право бросать вызовы наглым хозяевам жизни – в этом долг художника. Граф посмотрел на нее бычьим глазом и сказал: «А ты, животное, вообще молчи!» Пауза была затянувшаяся, все замолчали, мой товарищ делал мне знаки перевести тему, и я предложил тост за женщин, которые несут свой крест за муки творчества. Выпили все. Литератор поиграл желваками – решил не отвечать на выпад, все-таки проекты требуют средств, а словом человека не убьешь, это не более чем литературный прием. Еще попили водки, но огонь дискуссии потух. Принесли счет, отдали его Графу, он механически перебросил его мне – закалка прошлого, дело не в деньгах!
Постмодернист с дизайнером попросили упаковать недоеденные пельмени. Мы с товарищем как дураки посмотрели друг на друга и пошли. Надо бросать пить и встречаться в парке: дешево и сердито!
