бы.
— Ладно, не буду. Теперь насчет 'физически потрудиться'. Я вижу тут следствие, а не причину. Вместо того, чтобы разглагольствовать о тысячах бездельниках, лучше бы направили их деятельность на максимальное уменьшение объема тяжелых физических работ. Я вижу, ты мне не очень веришь. Хорошо, представь себе такую картину. Ты получаешь какую-то категорию, развиваешь кипучую деятельность, как написано в статье. Но тебя потихонечку урезонивают менее активные коллеги, направляют твою энергию в русло, удобное чиновникам всех рангов. Да, времени ты будешь тратить больше. Но на что? На различные совещания у начальства, на налаживание связей с различными министерствами, на собственные совещания, и, боюсь, что на непосредственную работу времени будешь тратить меньше, чем раньше. Забаррикадируешься инструкциями с подписью и печатью и попробуй до тебя доберись.
— Ну ты прямо революционерка. Мрачную картину рисуешь. Фантазия у тебя, конечно, богатая. Но это все домыслы, а я математик и верю в факты и логику.
— Если ты будешь ходить в наш клуб, в общежитие цифратория, то получишь факты, много фактов.
— А что, даже интересно. Газеты некогда читать, да и не привык я, может просветите в чем-то?!
— Может и просветим…
Последние слова 17-я сказала с глубокой иронией.
Я стал посещать студенческий кружок. Легкая, непринужденная обстановка разряжала, позволяла хоть немного отвлечься от математики. Я уже начинал понимать, что можно свихнуться на почве математики или, в лучшем случае, стать специалистом настолько узкого профиля, что действительность с ее всевозможными проявлениями может жестоко наказать за пренебрежительное отношение к себе. Безусловно, сказывалось влияние кружка.
Прекрасно помню обсуждение статьи главного редактора 'Числовой правды' о том, что можно, а что не нужно читать свободным гражданам числового государства. Статья называлась 'Числяне ждут хороших книг'. Приведу некоторые наиболее яркие моменты, запечатлевшиеся в памяти: 'Радуешься, глядя на произведение 14-го, большого мастера пера, живописно, в красках показавшего героя нашего времени, числянина — труженика, неуклонно работающего над собой и постоянно перевыполняющего план по всем показателям. Точно схвачена суть героя, тяжело переживающего антипатриотический поступок товарища по работе, прогулявшего три дня. За все эти качества героя полюбила одна из сотен тысяч наших настоящих числянок, самоотверженно трудящихся на благо государства и всего народа. Не будь этой числянки, нашлась бы другая, не менее достойная. Героя с таким твердым, как кремень, характером нельзя не полюбить… Большой интерес всех числян вызвало появление мемуаров 1-го о том, в каких невероятно тяжелых условиях для всего числового государства он принимал мудрые решения с далеко идущими последствиями. Читатели прислали множество писем с просьбами продолжить печатать книги из серии 'Мемуары 1-го'. Я с большим удовлетворением могу сообщить нашим читателям, что на следующий год намечен выпуск трех произведений 1-го… Вместе с тем некоторые авторы, например, небезызвестный 47-й, не хотят видеть истинного положения дел в масштабе всего числового государства, а занимаются грязной пачкотней, вытаскиванием нижнего белья на всеобщее обозрение. Все это можно найти в его последней рукописи. Конечно же, не идет и речи о выпуске книги. Да и читатели этого не позволят. Я представляю себе бурный поток возмущенных писем в случае опубликования этой, прямо сказать, бульварной гадости. Вот образец мыслей автора: '422-й вошел в темный полуподвал, в котором тускло горела лампочка. Капли воды то и дело срывались с потолка пропахнувшего гнилью помещения. 422-й долго искал сухое место, затем, приткнувшись к чему-то железному, тут же уснул'. Разве возможно такое в нашем цивилизованном государстве? Я бы с большим удовольствием приткнул автора этого пасквиля к чему-нибудь железному. И вот такая антигосударственная стряпня переписывается от руки, копируется в государственных учреждениях, пользуясь бесконтрольностью и халатностью некоторых руководителей… Я требую, чтобы компетентные органы навели порядок в нашей литературе…'
Члены кружка спорили до хрипоты, отводя душу в нелестных высказываниях о главном редакторе 'Числовой правды'.
— Оригинальная статья. Но самое страшное, что простой числовой обыватель верит всему этому бреду.
Я в литературе не был специалистом и решил не вмешиваться в спор.
— Манипулирование общественным мнением.
— Процитировал 47-го, вырвав отрывок из общего контекста. Рассуждает подлец о книге, которую мало кто читал.
— Кто-то сейчас уже строчит мемуары за 1-го. Сам он и два слова связать не может.
— А не слышал кто?
— Честно говоря, фамилию я знаю, но не до конца верю, что он взялся за этот 'подвиг', поэтому сплетничать не хочу. Тем более, это вопрос непринципиальный, такой числянин все равно найдется, не может не найтись. Бог с ними, с мемуарами, их все равно никто читать не будет, опаснее роман 14-го.
— Чем же он опасен? Примитив.
— Не скажи. У него все сюжетные линии доведены до конца, что массовый читатель любит больше незавершенностей эпилога. В одном месте добавил трагедийности, в другом — юмора, в общем сделал все грамотно, на профессиональном уровне.
— Всегда считалось, что профессионализм — это хорошо?!
— Смотря какие идеи несет в массы профессионал. У 14-го, герой — человек без недостатков, смело смотрящий в будущее, но не замечающий сложностей настоящего периода развития числового государства. Он их просто не видит, как будто на него надели шоры, показали цель и сказали: 'Иди смело и не оглядывайся, собьешься с пути, поправим'. Характерно отношение героя к другу, 'прогулявшему' три дня. Последний получил телеграмму с родного села о смерти матери и попытался дозвониться до героя, чтобы предупредить об отлучке. Но тут произошло роковое стечение обстоятельств. Дозвониться не удалось, и тогда друг героя оставил записку соседу с просьбой сообщить на работу о вынужденной отлучке. Но сосед или забыл позвонить, или потерял записку… В общем, история неприятная. Герой, естественно, клеймит своего друга на собрании: 'Как можно уехать в такое время, когда под угрозой план. Никого не предупредил и смылся обделывать свои делишки'. Чувствуете. Государственное ставится над личным, причем в абсолютной форме, без альтернативных вариантов. Смерть матери — это делишки!
— Похоже, герой по автору должен выглядеть глянцевым при любых обстоятельствах.
— Точно. И тогда исчезнет само понятие личность. Останется нечто усредненное и, якобы, обожаемое тысячами числянок.
— К сожалению, насчет обожания — это реальность.
— Для одних писателей — открытый шлагбаум, а для других — мрак в конце тоннеля. Подлая политика.
— Вся литература — это политика. Она сильно влияет на числян, незаметно прививая им определенные взгляды. Государственная литература дает читателю социальный наказ — работай, работай и еще раз работай, а остальные вопросы на нашей совести. Мы за них ответим.
— И ведь ни за что не отвечают — проститутки литературные.
— Так что же мы медлим. Ведь наши самиздат ни при каких обстоятельствах не сможет конкурировать с государственной типографией. Надо что-то делать!
— К сожалению мы, во всяком случае пока, бессильны.
Я решил вставить свое слово.
— А что если привлечь к решению данных проблем математику?
— Каким образом? Тут серьезная политическая борьба.
— Может расшатать государственную систему…
— У тебя конкретный план существует?
— Пока нет.
Первые пол рабочих дня, в понедельник, 4-й предавался воспоминаниям. Он еще на эстраде выделил для себя 255-ю, которая словно русалка, заключенная в ярко голубой купальник, рвалась наружу. Зрелище не для простых числян. 4-й, правда, заметил устремленный на 255-ю взгляд 5-го и, улучшив момент,
