Журнал Стюарта «Кровь и честь» тиражом до четырех тысяч экземпляров, со слов автора, расходился к подписчикам по всей Европе и даже доходил до Японии.
– Мы готовы сотрудничать со всеми здоровыми патриотическими силами в мире, – говорил Стюарт. – Наше возрождение началось и в бывших коммунистических странах.
Бритоголовые регулярно проводят свои тусовки, как правило, музыкальные, хотя и нечасто. Обычно для концерта через подставных лиц снимается несколько залов в разных местах. Когда хозяева в конце концов, узнают, кто будет выступать, обычно следует отказ. Репутация – понятие экономическое.
В этот раз бритоголовые меняли третье место сходки, точнее – слета. Только у лондонской станции Юстон нам стало известно, что концерт и сбор состоятся за городом. Это придало уверенность. Некоторые из собравшихся у станции немедленно надели на руки красные повязки со свастикой.
И вдруг неожиданно, как из-под земли, появились полицейские. С собаками. Прошел слух, что все должны идти в здание станции, неизвестно куда. Парни растерялись. Тем более, что, как оказалось, большинство из них приехали из других городов Англии, Германии и даже один залетный из Австрии. Сориентировали полицейские.
– Выходи, быстро! – закричали они. – Ваш вход в метро с другой стороны.
Небольшая, но толпа, заворчала, задвигалась и пошла, отстраняясь от собак и сбиваясь в стаю. Затем, остыв, сначала не в ногу, но все четче и четче замаршировала.
– Зиг Хайль, – вытянув руки, закричали слева и справа от меня. – Зиг Хайль.
Надо отдать должное британской полиции. Она больше ни разу не вмешалась и тем самым избежала потасовок и эксцессов. В метро констебли заранее успели освободить несколько вагонов и, плотно оцепив толпу бритоголовых, но не трогая никого, то ли сопровождали ее, то ли вели.
С собаками, как строй заключенных. Сначала в вагоны, потом оттуда к электричке. Билеты никто не спрашивал.
Кое-кто из пассажиров не успел выскочить на остановке или не прислушался к советам полиции. Глядя в окно, уже откровенно испуганно, в «моем вагоне», битком набитом агрессивными стрижеными парнями, сидел индиец, по виду обычный клерк. Вскоре к нему пристали. Упершись в поручни, один из бритоголовых попытался ударить его ботинком в лицо, но не смог. Было слишком тесно. Парня подхватили и закрутили тычками по вагону, к дверям. К его счастью, вскоре была остановка, двери автоматически открылись, и индиец, изрядно помятый, но целый, буквально пробкой, спиной к платформе, вылетел прямо в руки стоящего полицейского оцепления. Новых пассажиров не было.
Местом главного события, слета сторонников движения «Кровь и честь», оказалась пивная «Красный лев» в полутора часах езды от Лондона. За деревянным забором, во дворике и дальше, в зале, уже толпились с пивными банками в руках приехавшие раньше бритоголовые.
У входа, около эстрады и во дворе сдержанно командовали рослые парни из «службы порядка». А толпа, раздевшись по пояс, уже пьяная и потная, орала припев какой-то песни «Убей красного…».
На противоположной стене было развернуто полотнище нацистского флага. Волны бритых голов, шатаясь, вытянули вперед руку: «Зиг Хайль».
Я понял, что с меня хватит. Рванул на воздух, на улицу.
Вслед заиграли что-то неуловимо знакомое, маршеобразное.
А потом в спину понеслось: «Все выше, выше наше знамя. Сомкните ряды. Это идут штурмовики…».
НЕЛЮДИ
Один человек мне сказал, что все евреи братья. И я сразу понял – антисемит.
На том они и стоят. Только антисемиты выделяют евреев среди других и считают их особенными – самыми талантливыми, самыми инициативными, самыми дружными, самыми плохими, но все равно «самыми».
Только эти люди полагают, что евреи кучкуются из большой любви друг к другу или устраивают мировые заговоры, поскольку живут в разных странах и, в отличие от неевреев, не знают, чем заняться, кроме как плести лапти для остальных народов.
– Они друг другу помогают, – сказал мне один человек. – Пристраивают, расставляют по теплым местам, деньги дают…
– Прямо, нелюди, – искренне удивился я.
Мы сидели в социальной государственной квартире на окраине Берлина, где мне пришлось ждать своего товарища по прошлой жизни. Товарищ задерживался, и его отец, которого я раньше лично не знал, от нечего делать расспрашивал меня о житье-бытье. Он перебрался в Германию несколько лет назад, смотрел эмигрантское телевидение, читал «русские газеты» и, поскольку получал полное государственное обеспечение, считал себя свободным человеком.
Человека звали Адольф, и он был немец, но считай, что русский, хотя и говорил по-немецки. Адольфа в восемнадцать лет призвали в СС, но он воевал недолго и попал в плен. Вместе с другими арийцами его направили в Россию, где они отстраивали разрушенные ими же города. Там он и познакомился с девушкой Марусей, нашел общий язык жестов и остался.
«Дойчланд, Дойчланд юбер аллес…». Только вот кому-то «юбер», а кому-то «аллес».
Он всю жизнь проработал экскаваторщиком на стройке, от звонка до звонка, и ушел на пенсию с чистой совестью.
Но про СС никому не говорил. И про евреев тоже.
В гитлерюгенде его учили, что коммунисты – это агенты мирового еврейского заговора, которые свершили революцию в России. Однако встречая членов той еще партии, он пришел к выводу, что Гитлера обманули.
– Коммунисты тоже не любят евреев, потому что те заправляют в Америке и на Западе. Они поссорили Германию с русскими и спровоцировали войну, а надо было идти вместе.
Я уже понял, что стакан чая на кухне казенной квартиры – слишком высокая цена за поддержание его разговора. Но спорить не хотел. В спорах истину не рождают, а закапывают. Рождают ссоры.
– Вот ты, – продолжал Адольф. – Уехал из страны позже моего сына. Пособий и компенсаций, как он, не получал, а уже пристроился в Англии на хорошую работу. «Ваши» тебе наверняка помогли. Все евреи братья – не то, что мы.
Когда кто-то говорит, что он мне брат, пора срочно проверять карманы. Пока не поздно.
Но я не стал ему это объяснять.
Если люди полагают, что все евреи братья, зачем их отговаривать?
Пусть хоть кто-то считает тебя избранным, ежели Бог попутал.
И уважает, чтобы при случае унизить. Хотя бы до себя.
И опасается, даже если потому и ненавидит.
Стоит ли разочаровывать тех, кто и так никого не любит?
Все в этом мире можно понять. Кроме женщины и антисемита.
Один человек мне сказал, что все евреи – братья.
– Это в нашей традиции еще с библейских времен, – бойко ответил я и, глянув на тронутые артритом времени линялые руки Адольфа, подумал: «Еще от Авеля и Каина».
ХОРВАТСКИЙ ПЕРЕКУР
Один человек мне сказал, что курить вредно.
